Шрифт:
— Ты что выдумал!
Тилька был такой же, как всегда: бесцветное стекло, искорка на плече. Но он сказал:
— Смотри, смотри как следует.
Владик повертел Тильку так и сяк. И при одном из поворотов заметил, что в стекле и правда мелькнул красноватый отсвет.
— Ну… самую чуточку. Совсем незаметно. Тилька, а отчего это с тобой?
Тилька сказал с гордой ноткой:
— Потому что, когда я разбился, на стекло попала капелька крови. Твоей… Теперь во мне тоже человечья кровь.
— Это же хорошо, Тиль!
— Неплохо, — снисходительно согласился он. — Только есть свои неудобства… Когда будешь высаживать меня, выбери лужу у кирпичной стены. В красном отражении я буду не так заметен.
В городе, сложенном из мелового камня и серого ракушечника, не так-то легко найти здание или забор из кирпичей. Наконец Владик оставил Тильку в луже у красной трансформаторной будки. Они договорились встретиться через пару дней, и Владик, махая сумкой, поскакал на рынок.
Но путь лежал мимо библиотеки, и, конечно же, Владик подумал: «А почему бы не заглянуть к Гоше?»
Гоша сидел над тетрадкой и грыз карандаш. Владику он обрадовался.
— Послушай, что я сочинил!
Над морем взволнованным ветреный вечер Луну запалил, как большую свечу, Летел в океане прославленный «Кречет», И мне показалось: я в небе лечу.— Молодец! — сказал Владик. — Гоша, а я вчера тоже летал! Правда! С зонтиком…
И он стал рассказывать Гоше про вчерашние приключения.
Гоша охал, удивлялся, махал растопыренными ресницами, дергал себя за бороду, качал головой и, когда слышал про опасности, озабоченно говорил: «Ай-яй-яй». А если человека так замечательно слушают, ему хочется говорить еще и еще. Поэтому рассказ у Владика продолжался почти полчаса. Наконец Владик выдохся и обессиленно бухнулся на Гошину корабельную койку.
— Ай-яй-яй, — последний раз проговорил Гоша. — А если бы ты где-нибудь грохнулся?
— Ну, вот еще! — откликнулся Владик, болтая в воздухе ногами. — Полеты я вполне освоил, зонтик надежный… Жаль только, что теперь надо нести в мастерскую.
Гоша быстро отвел глаза, чтобы Владик не прочитал в них такую мысль: «Ну и слава богу, что в мастерскую. А то еще брякнешься…»
— Сейчас чайку заварю, — бодро сказал Гоша. — Тебе с сахаром? — Сам-то он пил соленый чай.
— Ага… Вообще-то я завтракал…
— А у меня апельсиновое варенье припасено. Специально для тебя.
— Тогда конечно! — обрадовался Владик. Гоша завозился у плитки, приговаривая:
— Заварим покрепче, попьем побольше… Чаек с утра — дело полезное, мозги прочищает… Я полночи не спал, теперь надо освежиться.
— Почему не спал? — спросил Владик, валяясь на койке. — Разве у гномов бывает бессонница?
— Не бессонница! Все над поэмой сидел. Думал, как ее закончить. Главную рифму искал… — Гоша оглянулся на Владика.
Владик перестал дрыгать ногами и сел. Он вспомнил, что обещал Гоше помочь с этой рифмой.
— Я тоже искал, — сказал Владик и слегка покраснел.— Пока что ничего в голову не идет… Гоша, я буду еще думать…
Он встал и осторожно вышел на балкон. Солнце по-прежнему летело среди косматых облаков. Шумели деревья, и внизу, на тротуарах, вспыхивали лужи. Влажный ветер был теплым и сильным. Он толкал Владика в грудь упругими ладонями. Владик наклонился ему навстречу, перегнулся через перильца.
— Владик, не упади, — сказал из комнаты Гоша.
— Зачем это мне падать?
— Смотри, слетишь с балкона, а зонтика-то сейчас нет…
Владику показалось, что при таком ветре и при таком хорошем настроении можно полететь и без зонта. Раскинуть руки, грудью лечь на тугие потоки воздуха — и они тебя подхватят, и ты заскользишь среди них, как легонькая модель планера.
От карниза крыши на башенке тянулась к балкону обвитая плющом веревка. Владик ухватился за нее, встал на перильца. Они задрожали под ногами, на секунду сделалось жутковато. Но ветер тут же развеял страх. Он был плотным и надежным, этот ветер. Владик наклонился ему навстречу. Ветер держал его. Еще немного — и в самом деле подхватит, понесет, как сдутое с крыши голубиное перо. Летело солнце, летели облака, летел ветер! Почему бы не полететь и Владику? Он улыбнулся и, качаясь на перильцах, отпустил веревку…
— Владик! — ахнул за спиной Гоша. Что-то загремело в комнатке, сильная рука рванула Владика за рубашку.— Назад!..
Но сам Гоша не удержался. Тяжелым своим телом он пробил перильца и ухнул в пустоту.
Как быстро и страшно может измениться жизнь. В один миг! Только что было чудесное утро, блеск веселого солнца, летящая радость. И вдруг… распластанный на тротуаре Гоша.
Когда Владик скатился по лесенке и выскочил на улицу, Гоша уже не лежал. Он сидел у стены под окнами библиотеки, раскинув громадные ступни и упираясь ладонями в мелкие лужицы. Глаза его были закрыты.