Собственно говоря, здесь было не так-то много укромных мест. Комнатка маленькая, скудно обставленная: покрытая шкурами постель, пара сундуков для одежды, небольшой столик да скамья — вот и вся мебель. Торн покопался в сундуке, но не обнаружил в нем ничего интересного — одни женские безделушки. Он открыл второй. Там хранились платья. Куча платьев. Торн собрался уже опустить на место крышку сундучка, но тут его взгляд упал на слегка оттопыренный карман лежащего сверху платья. Что-то находилось внутри кармана. Недолго думая, Торн запустил в карман руку и вытащил оттуда флакончик. В точности такой, как его описывал Бренн.

Кровь бросилась в голову Торна. Сердце его бешено застучало. В первую секунду ему захотелось громко завопить — от вскипевшей в нем радости.

Фиона не отравляла его! Это не она! Фиона невиновна! Эти слова беспрестанно звучали в голове Торна, и в такт им грохотало сердце.

Вдруг в комнату заглянул Олаф, видимо желавший выяснить, не вернулись ли жених с невестой. Обнаружив Торна, он застыл от удивления.

— Гром и молния! Что это ты, скажи на милость, делаешь в этой комнате? — спросил Олаф сквозь приоткрытую дверь.

— Я отыскал здесь нечто такое… такое… Это все меняет! — ответил Торн.

— Ничего не понимаю. Ты что, опять заболел?

— Нет, отец. Я наконец прозрел — вот более подходящее слово. — Торн протянул отцу раскрытую ладонь, на которой лежал флакон. — Я нашел это в кармане платья Бретты. Флакон, пропавший из сундучка Бренна. Именно здесь был яд, которым меня отравили. Это сделала Бретта, а не Фиона!

— Но почему ты думаешь, что это тот самый флакон? — спросил Олаф.

Он никак не мог поверить в то, что Бретта могла оказаться причиной болезни, едва не приведшей к смерти Торна.

— Бренн описал мне его.

— Но в сундук его мог положить и кто-то другой.

— Нет. Бретта сама его сюда положила.

— Что здесь происходит? — воскликнула Бретта, появляясь на пороге. Ее удивило и встревожило то, что в ее комнате находятся Олаф и Торн. Особенно — Торн.

Торн протянул к ее лицу ладонь с лежащим на ней флаконом.

— Узнаешь?

Бретта невольно побледнела. Сколько раз она собиралась выбросить этот проклятый флакон, да так и прособиралась.

— Где ты взял это? — спросила она, пытаясь потянуть время.

— В кармане твоего платья, — мрачно ответил Торн.

Бретта облизнула языком внезапно пересохшие губы. Торн смотрел на нее так, словно готов был свернуть ей шею.

— Этот… Это лекарство дал мне целитель, когда я… когда я уезжала сюда из дома… Оно хорошо помогает при головных болях, которые у меня случаются…

Олаф удовлетворенно посмотрел на сына.

— Ну, я же говорил тебе, все это легко разъяснится.

Торн ничего не ответил отцу. Вместо этого он открыл пробку и поднес флакон с остатками жидкости к губам Бретты.

— Тогда пей, Бретта. Сделай глоточек.

Бретта шарахнулась в сторону, но Торн успел схватить ее, он повернул ее к себе лицом.

— Пей.

— Но у меня не болит голова, — глупо возразила Бретта.

— Пей! — прикрикнул на нее Торн и прижал флакон к губам Бретты.

— Нет! — взвизгнула она. — Я не хочу умирать!

Олаф тяжело уронил голову на грудь, а Торн с ненавистью продолжал смотреть в глаза Бретты.

Теперь все стало ясно, и вину Бретты можно было считать доказанной.

— Зачем ты сделала это, Бретта? — глухо спросил Олаф.

— Я хотела Торна, но он не хотел меня. Такого удара я не сумела пережить. Он отказался от меня и уложил в свою постель эту ведьму. Прости меня, ярл. Я была сама не своя и не понимала, что делаю. Я с ума сходила от любви к Торну, а меня решили отдать за его младшего брата. Да, я была сумасшедшей, но поверьте, я не хотела убить Торна.

Бретта упала на колени и изобразила глубокое и искреннее раскаяние. Она прекрасно знала, что Олаф имеет полное право убить ее за то, что она совершила, и не без оснований боялась за свою жизнь.

— Встань, женщина! — прорычал Олаф. — Встань и убирайся прочь, к своему брату. Я отменяю помолвку. Не желаю, чтобы в моем доме жила отравительница. Ты должна уехать немедленно. Даю тебе на сборы один час. А дальше пусть с тобой разбирается Роло.

Олаф повернулся и вышел из комнаты. Торн мрачно посмотрел на Бретту и последовал вслед за отцом. Если бы он остался еще на минуту, то вряд ли удержался бы от того, чтобы не свернуть шею своей бывшей невесте.

Следом за отцом Торн прошел через зал, вышел на залитый солнцем двор, пытаясь освободиться от чувства глубокого отвращения. И не мог. Удалось только загнать его поглубже, в самый дальний уголок.