— Тебя волновал он, и я подумал: вот подходящая фигура. У него романтичная манера выражаться, и это могло тронуть твое сердце. И я принял решение стать Полуночным разбойником, чтобы тебя завоевать.

— Такое нельзя простить! Это обман и предательство, Чарлз, и я ненавижу тебя за это. — Она ударила его по щеке. — Ты разрушил мою мечту.

— Я осуществил твою мечту, — поправил он, прижав руку к щеке. — Перестань бушевать. Теперь, когда ты раскрыла мою тайну, мы можем любить друг друга открыто.

— Я не хочу иметь с тобой ничего общего, ты поступил со мной подло! — с упреком посмотрев на него, бросила Маргерит.

— Ты признала, что тебе нравились мои письма, и ты, бесспорно, получила удовольствие от этой ночи. Какая разница, кто возбудил твои чувства словами и ласками?

— Это был ты! И в этом вся разница! — закричала она и подняла кулачки. — Ты обманул меня.

Он схватил ее за запястья и медленно, преодолевая ее сопротивление, притянул к себе.

— Я пишу стихи лучше этого блохастого разбойника с большой дороги, — прошептал он. — Я могу писать такие письма, от которых у тебя закружится голова, по одному каждую неделю до конца нашей жизни.

— Ты так уверен, что я сдамся? — удивилась она, и ее глаза наполнились слезами. Она задыхалась от возмущения и еще какого-то непонятного чувства. — Но я не стану больше читать твои письма, Чарлз. Теперь, когда я знаю, какой ты притворщик.

— Я смогу пересказать тебе эти письма, — не сдавался он.

— А я заткну уши!

Он обнял ее прежде, чем она успела отстраниться. От его разгоряченного тела слегка пахло кожей и крахмалом, пудрой и мускусным мужским запахом, от которого у нее дрогнуло сердце.

Какая у него нежная кожа — мягче лайковой перчатки, думала она, и такие твердые мускулы. Он может сломить ее. Ей было трудно дышать, все ее чувства устремлялись к нему. Как в тумане она слышала его успокаивающий голос:

— Почему так случилось, Маргерит, что ты готова принять любовь незнакомого человека, а не джентльмена, который знает и любит тебя? Ты не считаешь, что это несколько странно? Ты не задумывалась над этим?

— Не твое дело, — сердито ответила она, хотя в душе признавала его правоту. Почему этот знакомый мир до сих пор казался ей похожим на тюрьму?

— Мое, поскольку это касается меня. Я думаю, что тебе никогда не позволяли задуматься над тем, кто ты есть. Тебя передавали от отца к мужу, как багаж без наклейки, содержавший только твою красоту и женственность. — Он отстранил ее, чтобы посмотреть в лицо. Она отвела глаза, хотя и знала, что он увидит слезы, льющиеся из ее глаз. Он осторожно провел пальцем по ее мокрой щеке. — Разве это не правда?

Она кивнула, к печаль сжала ее грудь, вызвав новый поток слез. Она вытерла ладонью лицо.

— Да… наверное. Я была товаром для отца, но оставалась собой. Когда я вышла замуж, обнаружила, что у Литгоу есть кое-что важнее жены — его религия. — Ее голос дрогнул. — Его религия была суровой и жестокой. Все было грехом, начиная от громкого смеха и кончая любовными играми в постели.

Она видела в глазах Чарлза сочувствие и понимание, но, как ни странно, чувствовала себя от этого еще более несчастной.

— Наверное, Литгоу никогда не смеялся? — спросил он, смешно наморщив брови.

Она сделала гримаску.

— Это не относится к делу, но я жила с ним как в тюрьме. Он сам создал для себя тюрьму.

— Он применял силу? Отвергал тебя?

— Нет, — покачала она головой, — но он внушил мне отвращение к замужеству, и мне трудно от этого избавиться. Он внушил мне отвращение к самой себе — по его мнению, мои плотские желания делали меня нечистой. Он говорил, что мое желание… близости неприлично.

— А я думаю, что еще никогда не обнимал такого любящего существа. Твоя страстность — мечта любого мужчины, и ее нельзя подавлять. Я хочу слышать твой смех и смотреть, как ты танцуешь. Мне хочется снова видеть тебя счастливой. И не нужны тайные свидания на лугу с незнакомцем в маске. — Он взял ее за руки и заставил посмотреть ему в лицо. — Ты не должна стыдиться своих желаний, Маргерит.

— Да… ты прав, но трудно стереть клеймо греха, с которым я жила долгое время. Мне нужно освободиться.

— Ты свободна. Что мешает тебе? Или кто?

Она отвела взгляд. Его голубые глаза видели слишком много, слишком глубоко заглядывали в темные уголки ее души. Забота Чарлза добавила к ее переживаниям еще и чувство вины.

Это рассердило ее, ибо он обманом пробрался в ее постель. Он должен чувствовать себя виноватым, а не разыгрывать роль участливого советника.

— Я не нуждаюсь в твоих советах! По правде говоря, меня возмущает твоя настойчивость и уверенность в том, что я брошусь в твои объятия, умоляя о любви. Ведь ты меня скомпрометировал.