— Да разве дедушка скажет! — махнул рукой Петька. — Это ж его тайна!

— Тайна? — Дед Макар брови нахмурил и приказал: — А ну, ступайте за мной!

Подошли мы к реке, остановились на пригорке. Глянули по сторонам, а отсюда все дали как на ладони.

Над Соротью, точно малые самолеты, летают белые чайки, Голову вниз опустили, рыбу высматривают.

— Видите? — дед указал на птиц.

— Ну и что? Чайки как чайки…

— А знаете, почему они в том месте кружат?

— Рыбу выглядывают, — не сплоховал Петька.

— Верно сказано. Значит, где чайки кружат, там всегда мальки хороводятся…

— Мальки-и-и, — усмехнулся Петька. — Зачем они нам?

— Да постой ты, воробей! Понятие иметь надо. Где мальки собираются, туда и красноперый голавль путь держит. Нет-нет и полосатый окунь объявится. И зубастая щука пожалует…

— Выходит, тебе уловистое место птицы указывают! — догадались мы.

— А как же! Замечу я то местечко, сяду в лодку, подплыву не спеша. И рыбачим вместе. У чайки глаз верный!

Бегут, журчат в оврагах ручьи. С крыш, с заледенелых сосулек полилась на землю капель. В деревне стало звонко-звонко, точно у каждой калитки повесили колокольчик. Смотрю, на дорогу села желтогрудая птица. Скок-поскок, перепорхнула на вербу, оглянулась и пропела: «Синь-синь-синь сиии…»

Я тоже посмотрел вокруг. И правда, все голубое и синее: и небо, и пушистая верба, ивнячок. Даже опушка вся голубая от цветов пролески.

Птица посидела, покачалась не вербе и снова пропела: «Синь-синь-синь сиии…»

— Верно, овсянка! — сказал дедушка. — У апреля голубые глаза!

Вдоль дороги, что спускается к оврагу, растут кусты орешника. Ветки голые, без листьев, обвешаны желтыми сережками.

— Лещина зацвела! — говорят в деревне. Откуда ни возьмись налетел ветер. Качнул сережки — и по воздуху поплыло желтое облачко. Покачалось-покачалось и опустилось на дно оврага.

Когда ветер затих, я сам решил пустить желтое облачко. Нагнул ветку и отпустил. Дедушка Макар стоял напротив и сделался желтым — и брови, и усы, и борода. Так его облачко разукрасило.

Дедушка стряхнул золотую пыльцу. Растер в ладонях, понюхал: медом пахнет. Значит, осенью урожай на орехи будет.

Бежал я через поле на почту. Письмо деда опустить. Вдруг откуда-то сверху долетел звон бубенчиков. Я поднял голову и остановился. Во все глаза стал смотреть в небо и в самой вышине приметил темную точку.

— Жаворонок! — прошептал я.

Птица опустилась ниже и повисла в воздухе, трепеща крыльями. Она радовалась светлому апрельскому дню, солнцу, весне.

Я заслушался и чуть не позабыл про письмо.

Зябкий ветер сорвал с моей головы фуражку, нагнал серые тучи, и… птица исчезла.

Я пошел дальше, а песня жаворонка все звенела и звенела у меня в ушах.

— Чего такой веселый? — спросила меня на почте тетя Надя.

И я ответил ей:

— Бубенчик в поле прилетел. Жаворонок!

Чибисы — полезные птицы. Очищают луга от вредных жуков и слизняков. За это их и прозвали в деревне луговиками.

— Санитары лугов, значит! — смекнул я.

— И санитары, — сказал дед, — и храбрецы!

— Как так храбрецы?

— Погоди… Скоро сам убедишься.

Я не больно поверил словам деда, да, признаться, и о чибисах забыл. А как-то пошел с дворнягой Пиратом на прогулку. Спустил пса с поводка, он от радости прыгнул мне на плечи, лизнул нос и помчался кругами по лугу. Спугнул с гнезда чибисиху, — и тут произошло настоящее сражение. Чибисы сбились в стаю и обрушились на собаку. Стали кружить над Пиратом, громко хлопать крыльями и кричать гнусавыми голосами.

Испугался пес, поджал хвост и бежать со всех ног к дому.

Я посмеялся над Пиратом, а дома рассказал обо всем деду.

— Пират — это еще куда ни шло! — ответил дед. — Пес молодой да трусливый! А мне не раз приходилось видеть, как чибисы ястребов да лисиц от своих гнездовий гоняли…

— Сорока на заборе! — крикнул Петька. — Вот бы подстрелить из лука!

— Зачем подстрелить?

— Чем меньше сорок, тем лучше. — Петька надул щеки и выпятил грудь вперед. — Знаешь, где у них гнезда?