– Да, Энни, это чувство должно воодушевлять, – прохрипел Пол.

Она удивленно и с легким подозрением глянула на него… успокоилась и улыбнулась.

– У меня есть для тебя подарок, Пол, – тихо сказала она, и прежде чем он успел спросить, что за подарок она припасла – он вовсе не был уверен, что жаждет получать от нее подарки, – добавила: – Дороги были страшно скользкие. Моя машина два раза чуть не перевернулась. Второй раз старушку Бесси занесло так, что она развернулась и сорвалась со склона! – Энни весело рассмеялась. – И я врезалась в сугроб! Это было после полуночи, но мимо проезжала машина департамента общественных работ Юстайса, и она вызволила меня.

– Какие молодцы работают в департаменте общественных работ Юстайса, – попытался произнести Пол, но у него вышло: «Кие дцы ротают в депамамте пщестных работ Истайса».

– В двух милях от окружного шоссе начинался последний трудный участок. Тебе известно, у здешнего окружного шоссе номер девять. Это дорога, на которой ты съехал с обочины. Ее тогда так добросовестно чистили, что – прости-прощай. Я остановилась там, где ты не справился с управлением, и огляделась в поисках твоей машины. И я уже знала, что мне делать, если я ее увижу. Так как рано или поздно пойдут вопросы, а мне они зададут свои вопросы в первую очередь – полагаю, ты догадываешься почему.

Энни, я соображаю быстрее, подумал он. Этот вариант я продумал три недели назад.

– Почему я привезла тебя сюда? Одна из причин – это показалось мне больше чем совпадением… Это скорее показалось мне рукой провидения.

Он выдавил из себя вопрос:

– Энни, что тебе показалось рукой провидения?

– Твоя машина разбилась почти на том же месте, где я избавилась от этой гниды Помроя. Который еще говорил, что он художник. – Довольная, она взмахнула рукой и притопнула обеими ногами, и Пол вздрогнул от стука какого-то предмета на деревянном полу.

– Я подобрала его, когда ехала из Истес-парка. Я ездила туда на выставку керамики. Мне нравятся всякие глиняные штучки.

– Я заметил, – отозвался Пол. Его голос, казалось, исходил из места, удаленного на десятки световых лет. Капитан Кирк! В субэфирных сферах слышен человеческий голос, подумал он и невесело усмехнулся. Глубинная часть его сознания – до которой не добралось лекарство – попыталась предупредить его, чтобы он держал рот на замке, просто помалкивал, но какой смысл? Все равно она знает. Конечно, она знает – все знает Богиня Пчел Бурка. – Мне особенно понравился пингвин на льдине.

– Спасибо, Пол… Он ведь правда хороший? Так вот, Помрой путешествовал автостопом. У него был рюкзак. Он сказал, что он художник, хотя потом я выяснила, что он всего-навсего говенный хиппи, накачанный наркотой подлюга, и за два месяца до того нанялся в ресторан Истес-парка мыть посуду. Когда я сказала, что живу возле Сайдвиндера, он ответил, что это счастливое совпадение. Он сказал, что и сам направлялся в Сайдвиндер. Сказал, что у него заказ от одного нью-йоркского журнала. Что ему надо попасть туда, где раньше был отель, – зарисовать руины. Его рисунки должны напечатать вместе со статьей о старом знаменитом отеле. Он назывался «Оверлук». Он сгорел десять лет назад. Его сжег зимний смотритель [29] . Сошел с ума – так все в городе говорили. Но это не важно; теперь он мертв.

Я разрешила Помрою остаться.

Мы стали любовниками.

Черные глаза горели на ее каменном и одновременно мясистом лице, и Пол подумал: Энни, если Эндрю Помрой захотел тебя, то он был не менее безумен, чем смотритель, спаливший отель «Оверлук».

– Довольно быстро я выяснила, что у него не было никакого заказа на рисунки. Он делал эти зарисовки по собственной инициативе, намереваясь потом продать какому-нибудь изданию. Он не был даже уверен в том, что тот журнал вообще собирается печатать материал об «Оверлуке»! Я очень скоро об этом узнала! А когда узнала, то решила заглянуть в его блокнот. Я считала, что у меня есть на это полное право. В конце концов он ел за мой счет и спал в моей постели. Там, в блокноте, было всего восемь или девять картинок – кошмарных.

Лицо ее сморщилось, и Полу показалось, что она сейчас попробует захрюкать.

– Даже я могла бы нарисовать лучше! А он вошел, когда я смотрела его блокнот, и вышел из себя. Сказал, что я что-то вынюхиваю. Я сказала, что у себя дома я вправе смотреть на что угодно. И еще сказала, что если он художник, тогда я – мадам Кюри. Он засмеялся. Он смеялся надо мной. И тогда я… Я…

– Ты убила его, – подсказал Пол. Собственный голос показался ему старческим и печальным. Энни невесело усмехнулась, глядя в стену:

– Ну, наверное, что-то такое было. Я точно не могу припомнить. Только он был мертв. Это я помню. Я помню, как мыла его в ванной.

Пол вытаращился; его замутило от ужаса и отвращения. Он представил себе: обнаженное мертвое тело Помроя плавает в ванне, как кусок деревяшки, затылок стукается о борта ванны, глаза таращатся в потолок…

– Мне пришлось это сделать, – сказала Энни, поморщившись. – Ты, может быть, не знаешь, что такое одна ниточка в руках полиции, или грязь под ногтями, или даже пыль на волосах мертвеца! Ты-то не знаешь, но я всю жизнь работала в клиниках, и я знаю! Я – знаю! Знаю, о чем будут говорить в СУДЕ!