– Элиза полностью завладела мною. Она обожает ездить по магазинам.

– Есть ли такое место, куда вы хотели бы поехать, а она – нет?

– Да, есть. Свозите меня на городской рынок. Селеста говорила, что интереснее всего побывать там на рассвете, но Элиза отказывается подниматься в столь ранний час.

– Считайте, что вы там побывали. – Он обнял было ее за талию, но она отстранилась, и в его темных глазах полыхнула досада.

Однако он оказался верен данному слову и появился у ворот Бовуар-Хауса с первыми лучами утренней зари. Кэтрин, караулившая на балконе его появление, вернулась в комнату и сказала:

– Взгляни на небо, Филлис. Разве оно не прекрасно? Если здесь и есть что-то, способное напомнить мне Риллингтон, так это красочные закаты и восходы.

Филлис едва что-то пробурчала в ответ. В столь ранний час она была не способна обращать внимание на всякие поэтические бредни. Не то чтоб ей не было любопытно взглянуть на рынок собственными глазами, но все же она гораздо в меньшей степени желала этого, чем Кэтрин. С другой стороны, она не могла не пойти туда с хозяйкой – уж очень дорожила своим привилегированным положением среди остальной прислуги. Они недолюбливали таких простых девушек, как она, именовали ее белым отребьем и считали незаслуженным ее высокое звание личной служанки при хозяйке.

Кэтрин надела шляпу с широкими полями и целым ворохом страусовых перьев, опустила на лицо вуаль и направилась к выходу. Адриен поджидал ее возле лестницы, чтобы помочь подняться в ландо. Филлис вскарабкалась сама и устроилась на противоположном сиденье, держа в руках зонтик и ридикюль Кэтрин. Она временно была наделена полномочиями дуэньи и не спускала с Адриена глаз, относясь к своим обязанностям исключительно серьезно. Она решила, что к этому скользкому типу нельзя относиться с доверием.

Кучер взмахнул кнутом, и ландо покинуло тишину Первой улицы, проехало по авеню Св. Карла, обогнало неспешные телеги, влекомые запряженными в них мулами, пересекло площадь Джексона и углубилось во Французский квартал. Здесь на улицах уже было полно торговцев, на всех языках расхваливавших свой товар. Острый запах жареных кофейных зерен доносился из дверей ресторанов, и на всех углах стояли женщины в цветастых платьях и готовили прямо здесь, на переносных жаровнях.

– Калас! – кричали они. – Калас – ту белль ка-лас!

– Чем это они торгуют? – поинтересовалась Кэтрин, как только экипаж замедлил ход. – Как вкусно пахнет! Я даже проголодалась.

– Это рисовые пирожные, обсыпанные сахаром, – отвечал Адриен, забавляясь ее простодушным любопытством. – Позвольте, я их вам куплю.

– Надо будет сказать Анри, – вздохнула Кэтрин, когда наконец смогла заговорить. Она старательно обтирала с пальцев сахар. – Как вы думаете, он сможет приготовить такие же?

– Я не сомневаюсь в этом. – Адриен едва скрыл зевок. Накануне он почти до утра резался в карты с двумя приезжими из Нью-Йорка. – А вот и рынок. И если я не ошибаюсь, здесь же ваша экономка.

Кэтрин помахала рукой, и Селеста ответила тем же. Не будь с нею Адриена, девушка наверняка бы присоединилась к негритянке. Она бы повесила на руку корзинку и отправилась бы вдоль рядов, чтобы перепробовать все фрукты, осмотреть все куски мяса и свежевыловленной рыбы, перенюхать все травы и расспросить обо всем, что только увидит. Та фамильярность в обращении, которую Кэтрин допускала с Селестой, вызывала возмущение у Филлис, и теперь она шагала следом за хозяйкой и Адриеном, делая вид, что ее не замечает.

Рынок представлял собою огромное металлическое сооружение, возведенное недалеко от пристани, и под его гулкими сводами стоял гвалт, сравнимый разве с шумом Вавилонской башни. Суетливая, насыщенная запахами атмосфера возбуждала. В воздухе сливались ароматы кофе, какао и специй, с прилавков свисали длинные перья лука, лежавшего посреди гор зеленого, темно-красного и оранжевого перца, разнообразных фруктов и овощей. В одном из углов сплошными рядами стояли вазы со срезанными цветами.

Адриен купил букет и преподнес его Кэтрин, кивнув в благодарность торговке, которая сказала:

– Лакнап, мсье! – и протянула ему цветок отдельно от букета.

– Почему она сделала это? – спросила Кэтрин, вдыхая чудный аромат цветов.

– Есть такой обычай в Новом Орлеане – лакнап означает какой-нибудь маленький подарок. Они все соблюдают его. – И он воткнул розу в петличку на лацкане.

Они прошли туда, где торговали битой птицей: гладко поблескивали сгустки крови на отрубленных шеях, обвислые перья и остекленевшие глаза. Продавцы и покупатели воодушевленно спорили о цене, в большинстве и те и другие были цветными, хотя можно было заметить здесь и ирландцев, и шотландцев, и янки – причем в основном женщин. На прохладных мраморных плитах, обложенные льдом, разместились обитатели подводных глубин, большинство из них уже были мертвы, но кое-кто продолжал копошиться в чанах с водой, и Кэтрин содрогнулась при виде этой массы клешней, хвостов и плавников. Она подумала, что отныне ни за что не сможет взять их в рот, особенно креветок, которых кипятили прямо здесь же и упаковывали в картонные коробки на глазах у покупателей.