– А ничего и не происходит… – с трудом пролепетала она, подняв глаза.

Обострившиеся черты Говарда говорили о том, что он охвачен неистовым желанием. Еще более красноречивое доказательство прижималось к ее животу. Любая попытка освободиться только усиливала это давление.

– Отпираться глупо.

Сесил почувствовала, что его сотрясает дрожь, и ее лоно тут же откликнулось на новое доказательство того, что Говард потерял власть над собой. Но она желала чего-то большего, чем темная страсть, во всяком случае, сознательно.

Его зрачки расширились так, что радужные оболочки бесследно исчезли. Сама не понимая, что делает, Сесил протянула руку и провела пальцем по впалой щеке. Легкая тень на его коже оказалась слегка шершавой на ощупь.

Говард оцепенел; казалось, он даже перестал дышать:

– Го…

– Молчи, – хрипло приказал он. Палец Говарда обвел контур ее рта, а затем скользнул в ее раздвинувшиеся губы. Интимность этого жеста была потрясающей. – Я люблю твои губы. Ты изо всех сил пыталась напустить на себя чопорность, а они говорили совсем о другом.

Когда Уэйн провел языком по пальцу, который только что был у нее во рту, Сесил громко застонала и прикрыла губы тыльной стороной ладони.

– Ты сладкая. Мне хочется, чтобы ты тоже узнала мой вкус. А тебе? – гортанно спросил он.

От эротической картины, вызванной этими грешными словами, у Сесил закружилась голова. Она судорожно стиснула ткань его рубашки. Несколько пуговиц расстегнулось, полы разошлись в стороны, и Сесил, несмотря на все свои старания не делать этого, волей-неволей посмотрела вниз.

Кожа над его животом, плоским, как стиральная доска, была гладкой, а ее цвет слишком темным, чтобы считаться врожденным. Сесил так захотелось прикоснуться к нему, что в глазах закипели слезы. Ее разгоряченное тело сотрясала дрожь.

– Наверное, ты прав. Я хочу стать твоей! – Эти слова вырвались у нее внезапно, громко и неудержимо. Сил для сопротивления больше не осталось. – А как только это случится, все придет в норму и твое гигантское самолюбие не пострадает. В конце концов, ни одна женщина не может отвергнуть такого жеребца-производителя, как Го Уэйн!

Говард поднял голову. Как ни соблазнительно было принять капитуляцию немедленно, он видел, что противник еще отстреливается. Однако Уэйн был не из тех мужчин, которых легко смутить.

– Никаких «наверное», – хрипло ответил он.

– Возможно, для тебя это самый простой способ забыть обо всем. – Сесил пыталась притвориться всего лишь бесстрастным наблюдателем, но это было нелегко.

– Хочешь сказать, что твое ледяное отношение к моему отъезду смертельно ранило мое самолюбие?

– Просто я реалистка. А ты хотел бы, чтобы я все воспринимала эмоционально?

Наверное, следовало признаться, что я влюбилась в него; этого было бы вполне достаточно, чтобы заставить его не уезжать, с горечью подумала она.

– Такая стратегия могла бы оказаться успешной, питай ты ко мне более нежные чувства. Если бы я не отпрянул в ужасе и сказал «Да, пожалуйста», ты бы предпочла прострелить себе ногу, – подхватил он. – А что касается жеребца-производителя… – Уэйн укоризненно покачал головой. – Если бы я был настолько уверен в своих сексуальных достоинствах, то был бы уверен и в том, что ты придешь ко мне еще раз. Или я мог бы быть черствым эгоистом, закрыть глаза на то, что ты не питаешь никакого интереса к этому грязному делу, и удовлетворить свою чудовищную похоть. Нет, Сесил, похоже, это было не слишком обдуманное заявление.

– Я не лягу с тобой в постель! – слабо запротестовала она.

– С другой стороны, – задумчиво продолжил он, – если ты решила сдаться на собственных условиях, то единственное логичное решение заключается в том, чтобы принести себя в жертву более высокой цели. Может быть, я был к тебе несправедлив? – вслух подумал он. – Это действительно могло бы избавить тебя от угрызений совести и оправдать твое желание спать со мной. Так что, любовь моя, ляжешь ты со мной в постель или нет?

– Я не твоя любовь… – выдавила она, бросив в битву последний резерв.

– И, скорее всего, завтра возненавидишь меня, – согласился Уэйн с безмятежностью, противоречившей хищному блеску его глаз.

– Я уже ненавижу тебя.

– Это только начало.

– Ты сумасшедший?

– Консилиум еще не начался.

– Что ты делаешь? – вскрикнула Сесил, когда Уэйн поднял ее на руки.

Господи помилуй, мне нравится притворяться слабой, беззащитной самкой, подумала она.

– В моем кабинете есть замок и диван.

Мысль о запертой двери заставила Сесил почувствовать себя в безопасности.