— И я так думал. Но он не отвез. Еще три дня на солнце и в сырости — и кофе испорчен. Сам не проследишь — никто не проследит, так что придется нам самим их отвезти.

Жесус Диаш кивнул и, покинув террасу, стал спускаться по каменной лестнице к реке. Полковник поправил ремень и, сверля взглядом бармена и пианиста, объявил:

— А вы двое чтобы отсюда ни ногой! На обратном пути я зайду в мэрию в Исане и проверю, правда ли, что «Белен» утонул. Они сейчас должны расследовать это дело.

Амазон поднял голову и улыбнулся:

— Если найдете там мои вещи, не забудьте прихватить их с собой.

Полковника передернуло, он сжал кулаки и быстро вышел. Когда он спустился на берег и вчерашние собутыльники остались наконец одни на террасе, Сервеза шепнул пианисту:

— Пожалуй, не стоило тебе этого говорить.

— Почему?

— Родригиш — опасный человек.

— Как это «опасный»?

— В здешних местах нет никого влиятельней и безумней, чем он.

— Что-то я не понимаю, — недоверчиво произнес Амазон.

— Тогда садись и слушай.

Сервеза налил себе новую чашку кофе, съел пару ломтиков высушенных фруктов и начал рассказывать историю полковника, которого знал с тех далеких времен, когда Амазония была еще просто миражом и только пара-тройка безумцев рвались сюда, словно мухи на мед; тогда этот край не превратился еще в клейкую паутину, откуда сам рассказчик так и не смог выбраться.

Никто, кроме Сервезы, не знал полковника Родригиша по-настоящему. Сервеза долгие годы делил с ним тяготы жизни и пускался с ним вместе в самые рискованные авантюры.

Когда они впервые встретились, — а было это в допотопные времена их молодости, — полковник Родригиш уже весьма отличался от других людей, но тогда с ним еще можно было общаться. В нем оставалась еще какая-то толика рассудка, которую он потом растерял, погрузившись в безумие. Полковник относился к безумцам самого экзотического типа — к тем, о которых ничего подобного не скажешь. Его состояние хитрым образом колебалось между минутами просветлений и мгновениями полного помутнения рассудка, не задерживаясь надолго ни в одной из этих двух точек. Был бы он буйным сумасшедшим, на каких надевают смирительную рубашку, — его бы жалели и сторонились, понимая, в чем дело. Но это был не тот случай: полковник балансировал на грани. Его безумие выражалось в странных и кратковременных проявлениях: комплименты у него перемежались угрозами, улыбки — гримасами, дружеские чувства — предательством, и все это делалось с такой виртуозностью, что догадаться о болезни, которая его мучила, можно было разве что прожив с ним бок о бок долгие месяцы. Сперва казалось, что рассудок его ничуть не менее ясен, чем у любого другого авантюриста, застрявшего в Амазонии. Он был горяч, бесстрашен, решителен, тверд как скала, горд, невозмутим, беспринципен и готов на все, лишь бы разбогатеть. Во всех этих качествах не было ничего особенного для здешних диких краев. Нормальный набор любого золотоискателя. Но, присмотревшись к нему подольше, можно было заметить, какой болезнью он страдает. Он был сверхактивен, почти не спал, поесть успевал за три-четыре минуты, всегда держался настороже, в любой момент готов был броситься в бой — все эти симптомы говорили о том, что у Родригиша самая настоящая паранойя.

Он не жил, а выживал, в постоянной уверенности, что и ему самому, и его деньгам грозит опасность. Он изводил своих рабочих, орал на помощников в отряде, оскорблял любовниц и ненавидел компаньонов. Будто все на свете сговорились против него.

Душа Родригиша источала горькую желчь, которая годами разъедала все его существо. Это был яд безумия.

Истоки его психического расстройства относились к тем временам, когда Альвару Эмилиану Родригиш служил в Белене и только еще начинал карьеру офицера бразильской армии.

Там он и встретился с Сервезой, который был просто наемным солдатом, — Родригиш сделал его своим ближайшим соратником и единственным другом.

«Соратник и друг — вещи неразделимые», — любил повторять полковник, но это не мешало ему забирать себе все награды, похвалы и принимать почести, положенные по рангу, а на долю Сервезы оставалась вся черная работа и малоприятные поручения.

Если бы рабство не было уже давно отменено, это название подошло бы к их отношениям куда лучше. Однако, снося самые тяжкие обиды, Сервеза, кажется, не держал зла на своего начальника. Дело в том, что, хотя полковник был жестким и требовательным, он отлично умел управлять людьми, не признавал никаких догм и, случалось, принимал самые неожиданные решения. Эти его качества не защищали подчиненных полковника от разных невзгод, но скучать с ним не приходилось.

Во время поездок на залив Маражо, вылазок в Атлантику и маневров у границ Гвианы полковник Родригиш встречался со многими землевладельцами, с известными политиками, жизнь которых была так же непохожа на его собственную, как райские кущи. Эти неземные картины так сильно на него повлияли, что полковник ударился в самые невероятные фантазии, из-за которых стал мало-помалу терять связь с действительностью.

Ночь за ночью, в горячке полусна, полковник окружал себя коконом грез и с радостью укрывался в нем, словно шелковичный червь на стадии куколки, который из гусеницы потихоньку превращается в бабочку. Каждая нить этого кокона была свита из прекрасных шелковистых видений, составлявших его единственную фантастическую и головокружительную мечту о наслаждениях и радостях жизни, которых полковнику так не хватало, и поэтому, мечтая, он отпускал их себе полной мерой.

Он представлял себе будущее, заполненное солнцем, музыкой, бесконечными экзотическими путешествиями, там было спиртное, которое струилось из неиссякающего источника, женщины с изысканными духами и нежной кожей, роскошные корабли, отправлявшиеся в Европу, загородные дома в окружении эвкалиптов и вечера с шампанским в просторных дворцах, обрамленных французскими садами.

Он рассказал обо всем этом своему товарищу, вернейшему из вернейших.

— Друг мой Сервеза, как думаешь, а не разбогатеть ли нам?