Часто, подозревал он, эти самые слухи о нем, что гнали их от алтаря, были и были той приманкой, которая заставляла искать его кровать. Девушки были непостоянные, как и эта. Пленялись опасностью на ночь или две, но никакого ума, что бы жить с ним.

Когда миниатюрная девушка свирепо посмотрела на него, его поразила ее недоумевающий вид. Почему ее оскорбила его доблесть с девушками?

– Прости мой неделикатный вопрос, девочка,– сказал Сильван: но кто убрал твою… девственность? Это был дин из наших людей?

Типично, что его отец не мог пустить это все на самотек. Это был не он и это все, что Драстену требовалось услышать. В нормальном материальном положении он бы обрыскал владение в поисках некогда бывшего поклонника, лишившего девственности и бессердечно оставившего ее, и проследил за тем, что бы ей предоставили любое возмещение, которое она попросит, если это был один из них. Но его отец думал, что Он взял ее девственность, и это оскорбляло его.

Вытесняя ее из своих мыслей – в большей степени для того, что бы удостоверить себя, что он может – он отвернулся, что бы найти Нелл и прояснить это дело с ней, а заодно раздобыть съедобный завтрак, но замер в пути, когда она снова заговорила .

– Он, – сказала она, а голос ее одновременно звучал недовольным и вспылившим.

Драстен медленно повернулся. Она выглядела почти такой же шокированной собственными словами, как и он.

Она поникла под давлением его взгляда, а потом пробормотала: Но я хотела его.

Драстена привело в ярость. Как осмелилась она ложно обвинять его? Что если его нареченная услышит об это? Если бы отец Ани услышал претензии этой маленькой женщины, что он грубо изнасиловал ее, а потом отрекся, он мог бы отменить свадьбу!

Кто бы она ни была – ей не удастся выместить гнев на его, не рожденных детях.

Ворча, он пересек пространство между ними в три шага, сгреб ее одной рукой и перебросил через плечо, сдерживающая вторая рука лежала на ее заду.

Сдерживающая рука, которая не могла не оценить этот зад, которая разозлила его еще больше.

Игнорируя протесты отца, он важно прошествовал к двери, рывком распахнул ее и выбросил завравшуюся девицу, головой вперед, в колючей кустарник.

Чувствуя одновременно оправданным, и как самый сожалеющий мошенник во всей Альбе, он хлопнул дверью, скользнул задвижкой, прислонился спиной к ней и сложил руки поперек груди, словно заговаривал дверь отчего-то на много опаснее, чем просто лгущая девушка. Словно Хаос собственной персоны в данный момент был зажат в его преградах – отец непреодолимо бледно-лиловом и полыхал жаром.

– И это конец разговора,– твердо сказал он Сильвану. Но это не прозвучало так твердо, как он намеревался. По правде, его голос поднялся немного в конце, и его утверждение несло вопрошающую интонацию. Видел ли он до этого своего отца онемевшим? задумался он.

Так или иначе, у него было чувство, что выброшенная врушка в колючем кусте ничему не положила конец.

Действительно, предположил он, что вне зависимости от того что произошло, это только начало.

Был бы он суевернее, то мог бы вообразить, что слышал скрип колес судьбы, когда они повернулись.

Гвен негодующе быстро заговорила, когда вылезла из куста, выдергивая колючие листочки из волос. Там, где она была меньше чем двенадцать часов назад, снова на карачках на проклятом пороге.

Рассерженная, она запрокинула голову назад и пронзительно закричала: – Впустите меня.

Дверь, жестоко, оставалась закрытой. Она откинулась на пятки и заколотила кулаками в дверь. Аргумент, прорывающийся внутрь замка, был таким громким, что она знала, они никогда не услышат его за таким шумом.

Она глубоко вздохнула и размышляла о том, что она только, что сделала, думая, что сигарета пройдет длинный путь, разъясняя ее ум, и чашка крепкого кофе могла бы сейчас восстановить ее душевное равновесие.

Ладно, она признала: – Это было унизительно глупо. Она сказала самую наихудшую вещь, которую возможно говорила, гарантировавшую вывести его из себя.

Но она прошла через многое за последние двадцать четыре часа, и логика, точно не была господствующей планетой, в ее маленькой вселенной, когда Драстен повернулся спиной к ней. Эмоции, эта намного большая неисследованная планета, вызвала непреодолимое натяжение ее остроумия.

Она не имела ни какой практики с эмоциями, что бы обращаться с ними с ловкостью, и ей Богу, этот мужчина заставил ее чувствовать так много, что просто ставило в тупик.

Впервые увидев его, она стояла на верху лестницы несколько секунд, смотря на него со страхом в глазах, едва слушая разговор, идущий внизу.

Он разительно отличался от окружения в любом столетии. Даже, когда она считала его умственно помешанным, она находила его опасно привлекательным. В его естественной стихии он был в два раза неотразимее. Теперь, она знала это, он истинный лордом шестнадцатого века. Она удивилась, как она даже могла верить в другое.