– А почему бы мне не смочь? – удивился Евгений и сразу же по ее молчанию догадался, о чем она подумала. В этот момент связь оборвалась, разрешая возникшую неловкость.

Некоторое время он сидел, задумчиво разглядывая дисплей своего мобильного. С экранной заставки улыбалась светлой и беззаботной улыбкой Яна. Фотографию он сделал прошлым летом, на пляже, и получилась она необыкновенно удачной, как будто с обложки журнала. Теперь эта улыбка из прошлого вызывала в душе прилив непонятного чувства вины. Как будто и в самом деле было что-то неправильное в этом невинном телефонном разговоре с бывшей одноклассницей.

Ведь не было ничего такого, упрямо подумал он, выходя из кухни. А если даже и было – разве теперь уже не все равно?… Зарядка от телефона лежала на полу в гостиной, уже соединенная с розеткой, оставалось только прицепить телефон на провод и забыть о нем на некоторое время. Телефон довольно моргнул экраном, пискнул, сообщив о том, что питание поступает. Некоторое время Евгений так и стоял у стены, неуверенно поглядывая на неплотно прикрытую дверь спальни. Потом, решившись, все-таки вошел.

Яна полулежала на кровати с книгой в руках. Она так и продолжала делать вид, что читает, несмотря на то что не заметить присутствия Евгения просто не могла. Молчала, и он молчал тоже, не понимая, с чего начать разговор и о чем этот разговор будет. Неловко потоптался у порога некоторое время и, чертыхнувшись про себя, вышел из комнаты.

«Вот и поговорили», – подумал он с досадой, открывая шкаф в прихожей и пытаясь отыскать в кармане распечатанную недавно пачку сигарет. Но, кроме привычной уже стеклянной банки с таблетками, так и не нашел ничего. Сигаретная пачка скорее всего была оставлена на той самой холодной скамейке, где он просидел безнадежно почти два часа, ожидая неизвестно чего. А купленный блок остался в машине.

Какой-то невезучий день в отношении сигарет получался. Несмотря на явное нежелание выходить из дома, пришлось все-таки снова одеваться, чистить ботинки, причесывать перед зеркалом взъерошенные волосы.

Захлопнув дверь и не дожидаясь блуждающего по этажам лифта, Евгений начал спускаться вниз по лестнице, вначале не обратив внимания на чьи-то голоса, доносящиеся снизу. И только уже одолев лестничный пролет, вдруг понял, что совершил непоправимую глупость.

Но было уже поздно.

Человек в милицейской форме уже заметил его, застывшего между лестничными пролетами. Окинул снизу казенным взглядом, одновременно оценивающим и равнодушным, вопросительно поднял бровь, словно интересуясь, почему это неизвестный гражданин застыл как ледяная скульптура на полпути. Еще немного – и он, кажется, уже успел бы решить для себя, что гражданин выглядит подозрительно. Евгению хватило нескольких секунд, чтобы титаническим усилием воли заставить себя сдвинуться с места, с трудом отрывая приросшие к бетонному полу ноги.

Сердце, казалось, сорвалось с места и, подхваченное стремительно несущимся кровотоком, стучало теперь везде, где только можно. «Пройти мимо? – лихорадочно соображал Евгений. – Или остановиться? Поинтересоваться, что случилось, почему милиция?»

Остановиться и поинтересоваться, изобразив ленивое любопытство, было бы, наверное, естественнее. В конце концов, милицейские работники просто так, без причины, не стоят в чужом подъезде в девять часов утра в субботу. И любому жителю этого подъезда должно быть интересно, какая причина привела сюда милицейского работника в столь ранний час, да еще и в выходной день. Значит, придется поинтересоваться, с тоской подумал Евгений, останавливаясь в двух шагах от приоткрытой коридорной двери в полоске тусклого света торчащей из потолка лампочки.

Сотрудник милиции, как оказалось, был на лестничной площадке не один. Рядом с ним маячило бледное и озабоченное знакомое лицо. Невысокого роста мужчина лет пятидесяти, с седыми зачесами на висках, в домашнем тренировочном костюме и мягких тапочках, надетых на босые ноги, проживал здесь, на девятом этаже, в одной из квартир по соседству с квартирой Слизня. Евгений не знал его имени, а может быть, знал когда-то, но забыл за ненадобностью.

Кивком поприветствовав соседа, он перевел взгляд на милицейского сотрудника. В тусклом свете блеснули лейтенантские погоны. В темных, глубоко посаженных восточных глазах по-прежнему сквозило странное выражение, которое нельзя было назвать ни заинтересованным, ни равнодушным. Лицо, сероватое от пробившейся за ночь щетины, выглядело непроницаемым и почти не выдавало возраста.

– Ограбление? – набравшись наконец смелости, спросил он, обращаясь к лейтенанту. Голос прозвучал хрипло и неестественно, как какой-то собачий лай или крик вороны.

Тот вместо ответа поднял брови, сильно наморщив лоб, и слегка пожал плечами. Что, видимо, надо было понимать как «пока не известно».

– Здесь живете? – Голос у лейтенанта оказался басовитым.

Евгений откашлялся, прежде чем сказать короткое «да».

Он старался, изо всех сил старался вести себя естественно и чувствовал, что ничего у него не получается. Будь сейчас на месте молодого лейтенанта какой-нибудь матерый сыщик типа Коломбо – сразу, без суда и следствия, вынес бы ему приговор, только лишь на основании каркающего голоса, неестественной бледности и неуместного покашливания.

По выражению лица лейтенанта невозможно было определить, показалось ли ему поведение Евгения подозрительным и сделал ли он для себя какие-то выводы. Кажется, сейчас он был озабочен другой проблемой, а время делать выводы просто еще не пришло.

– Сосед, значит, – с легкой тенью удовлетворения в голосе заключил он и поинтересовался: – Далеко идете?

– В магазин, – честно признался Евгений. – За сигаретами.

Тот кивнул в ответ. Через секунду, что-то решив для себя, извлек из кармана брюк замусоленную пачку «Золотой Явы» и протянул Евгению со словами: