Сразу же вспомнились почему-то леденцы, крошечные и разноцветные, в маленькой стеклянной вазочке на столе у Ленки Лисичкиной. А вслед за леденцами вспомнились и ее тупые ножи, и ее раскрасневшиеся щеки, и прядка волос, выбившаяся из прически, и весь вчерашний вечер вдруг полностью заполонил память, взволновал и растревожил, будто ветерком коснувшись неподвижной водной глади, и на душе впервые за последние несколько дней стало как-то удивительно легко. И было непонятно, связано ли это новое состояние души с тяжестью, которую он в прямом и переносном смысле несколько минут назад сбросил в темно-зеленую, покрытую тиной холодную глубину, или оно пришло само по себе, вне зависимости от внешних обстоятельств, просто потому, что приходило всегда, в те редкие моменты, когда он вспоминал о Ленке.

А ведь в самом деле, не так уж и часто он вспоминал о ней за эти двенадцать лет с тех пор, как они окончили школу. Хотя сказать, что он совсем о ней забыл, тоже было бы неправильно. Он просто все эти годы знал о том, что она есть где-то рядом, и это знание, постоянно живущее внутри и ощущаемое почти физически, заменяло ему воспоминания.

Теперь же воспоминания текли рекой. Бурным потоком, словно прорвавшимся сквозь невидимую плотину лет, разделяющих это хмурое ноябрьское утро и тот вечер почти пятнадцатилетней давности, в котором два неумелых подростка играли во взрослые игры на диване в родительской спальне, а желтая долька луны наблюдала за ними в узкую щель между оконными шторами. Почему сейчас, когда жизнь трещит по швам и рвется на части, этот давнишний вечер вдруг стал для него таким важным, почему именно он превратился вдруг в ту самую соломинку, за которую хватается утопающий, не надеясь уже больше ни на что, Евгений не знал. Он только чувствовал, с каждой убегающей минутой чувствовал все сильнее, что соломинка оказалась спасительной, и ему начинало казаться, что где-то вдалеке уже виден силуэт долгожданного берега, окутанного густым туманом, но все-таки различимого.

«Только бы закончился этот кошмар, – подумал он, уже почти подъезжая к дому. – Только бы он закончился, а потом…»

Что значило это «потом», что за ним стояло, он пока не знал и не собирался копаться в себе, находя ответы на вопросы, время которых еще не пришло.

Погрузившись в эти новые мысли, Евгений совершенно забыл о том, что собирался купить сигареты в круглосуточном магазине, и вспомнил только уже почти подъезжая к автомобильной стоянке возле дома. Пришлось развернуть машину и проехать метров двести в обратном направлении. Припарковавшись на пустой площадке возле мелькающего желто-зелеными огоньками в сумраке едва пробуждающегося утра мини-маркета, он быстро вышел из машины, по дороге доставая из кармана портмоне. На улицах по-прежнему было безлюдно, и только под козырьком магазина он заметил скрючившуюся от холода высокую и тощую мужскую фигуру. Застывший силуэт в неясном свете издалека можно было принять за странную скульптуру, установленную у входа в мини-маркет по прихоти какого-то свихнувшегося на собственной оригинальности дизайнера интерьеров.

При ближайшем рассмотрении скульптура оказалась обычным живым мужиком, лет от сорока до пятидесяти, заметно страдающим с похмелья. Сверкнув красноватыми белками печальных глаз, он проводил Евгения каким-то умоляющим собачьим взглядом, но ничего не сказал. Не решился, видно, внаглую попросить червонец на утреннюю «дозу», надеясь, что его поймут без слов.

Евгений не стал проявлять сочувствия – не из жадности, а только лишь потому, что вид алкоголика заставил его внутренне содрогнуться, снова вспомнить то, о чем он так удачно сумел забыть в последние полчаса. Проклиная в душе этого так некстати попавшегося на пути бражника вместе с его похмельным синдромом, он купил прямо на кассе, не проходя в пустой торговый зал, блок сигарет. Сунул в карман несколько помятых десятирублевых купюр, пожелал молоденькой продавщице-казашке, зевающей у монитора, удачного дня и вышел, на ходу срывая целлофан с сигаретного блока. Курить хотелось смертельно. В предвкушении первой затяжки он уже наклонился над маленьким пламенем зажигалки, и в этот момент из-за спины послышался голос:

– Слышь, мужик, закурить не найдется? Обернувшись, он увидел того, кого и ожидал.

При ближайшем рассмотрении несчастный страдалец выглядел моложе, чем казалось на первый взгляд. Темные глаза навыкате по-прежнему смотрели умоляюще, но теперь уже не так безнадежно то на Евгения, то на пачку сигарет в его руках. Плечи под обтертой курткой из дерматина зябко приподняты, руки спрятаны глубоко в карманы, под мышкой какой-то сверток, на губах – улыбка, заискивающая и нагловатая одновременно.

Молча кивнув, Евгений щелкнул по туго набитой пачке и вытянул три сигареты. Две из них тут же скрылись в нагрудном кармане под застежкой-молнией, третья немедленно была использована по назначению.

– Огонька?…

Все так же молча Евгений дал мужику прикурить и уже нажал на кнопку сигнализации, издалека открывая машину. Но оказалось, беседа еще не закончена.

– Вот, – доверительно сообщил, глубоко затягиваясь сигаретой, его неприятный собеседник, – болею, понимаешь…

– Сочувствую, – сухо ответил Евгений, удивляясь мысленно его наглости: неужели сейчас начнет просить денег на портвейн? И уже собрался было нырнуть рукой в карман, чтобы безропотно отдать сдачу, полученную в магазине, только бы побыстрее отвязаться от настырного алкоголика, но тот его опередил:

– Дешево костюмчик не нужен?

В хрипловатом с похмелья голосе звучала надежда.

Сигарета после трех глубоких и торопливых затяжек истлела почти до половины. Не вынимая ее изо рта, мужик наклонил лохматую темную голову, извлек из-под мышки замусоленный полиэтиленовый пакет с нелепыми розовыми сердечками и такими же нелепыми белыми ромашками и принялся торопливо его разворачивать.

Какой еще, к черту, костюмчик, подумал Евгений.

Подумал – но почему-то не сдвинулся с места. Только зачем-то спросил, сам от себя не ожидая:

– Какой еще костюмчик?

– Дешево, – с нажимом повторил мужик, очевидно, веря в то, что слово произведет на Евгения магический эффект. – За две сотни отдам прямо сразу! Да он новый почти. Я и не носил его даже. И чистый. Танька его вчера постирала.

Пальцы у мужика подрагивали, пока он суетливо разворачивал пакет. Евгений все стоял, наблюдая за его действиями, не понимая, чего же он, собственно, ждет.

– Танька – жена моя, – пояснил алкоголик, доставая наконец из псевдоромантической обертки предмет продажи. И напомнил многозначительно: – За две сотни отдам. Хочешь, за полторы отдам даже! Хороший костюм, импортный! А тебе как раз по размеру придется… Выручи, мужик, похмелиться надо мне…