Его растерянность и отчаяние, казалось, подгоняли поезд, заставляя колеса стучать быстрее. «Ее уже не вернешь, – снова и снова повторял про себя Евгений. – Ей уже ничем не поможешь. Есть только один выход – забыть. Забыть и не вспоминать никогда, начать жизнь сначала, с чистого листа, и не винить себя в том, в чем нет твоей вины…»

Если бы он зашел в комнату всего лишь на несколько минут раньше – возможно, ничего бы не случилось. Если бы он не искал этот чертов штопор в кухонном ящике так долго – возможно, он успел бы ее спасти, в самый последний момент поймать за руку или за ногу, не дать упасть.

Пойти в милицию он просто побоялся. Кто знает, чем бы это закончилось. Ведь у него не было никаких доказательств собственной невиновности. А главное – от этого ничего бы не изменилось. Ровным счетом ничего. Аню Соколову – почти незнакомую, растрепанную, смешную, странную девчонку, которая жила на земле, будто на облаке, и больше всего на свете любила Испанию, в которой никогда не была, – все равно похоронили бы через два дня, и с этим уже ничего невозможно было поделать. Нелепая, глупая, трагическая смерть ее теперь навсегда станет частью его жизни.

Он помнил о ней все эти годы.

И вот теперь…

– А теперь сначала. Только – правду. – Голос, знакомый до боли, вернул его из прошлого в настоящее.

Ничего не изменилось. Она была рядом, стояла напротив и прожигала его невероятно синим взглядом. Холодный ветер из окна, открытого за спиной, снова коснулся вспотевшей шеи. Где-то вдалеке громыхнул гром, давая команду включиться десяткам автомобильных сигнализаций. Евгений помнил совершенно точно, что окно было закрыто, когда он уходил из дома.

– Она была… Ты была наркоманкой. Ты… Она нюхала кокаин в ванной в тот вечер. Она…

Запутавшись в этих бесконечных «ты» и «она», не понимая, как вести себя и что говорить, он замолчал, сжав под столом в кулаки влажные ладони. Он знал теперь совершенно точно, что сошел с ума, события последних дней убедили его в этом, и сожалел только об одном – что болезнь его не смертельна, что с ней приходится жить, мучительно переживать каждую минуту долгого падения в бездну.

Если бы только можно было ускорить это падение! Если бы…

И вдруг он вспомнил – окно.

За спиной у него открыто окно. Нужно только заставить себя подняться, сделать пару шагов назад, зажмуриться и прыгнуть вниз. Несколько секунд полета – и вот оно, долгожданное избавление.

– Убийца, – проговорила девушка. В голосе ее звенелакак натянутая струна ненависть. Испепеляющая, сжигающаявсе на своем пути ненависть. Она горела у нее внутри как костер, и Евгений ощущал этот жар, от которого плавился потолок и пол под ногами.

Он и не знал, что мертвые могут ненавидеть живых так сильно.

«Убийца» – это слово эхом отозвалось в сознании. Еще и еще раз, снова и снова. Он схватился руками за голову, стиснул виски, надеясь заглушить ее голос, задушить его у себя внутри. Но голос не смолкал.

– Перестань… Прошу тебя, – простонал он, не понимая, кому адресована эта просьба.

– Это ты перестань. Перестань врать. И скажи наконец правду.

– Правду… – Он поднял глаза, снова встретившись с ней взглядом. Ее лицо было белым, нереально белым, таким, каким не может быть лицо живого человека. Точно таким оно было восемь лет назад, в тот момент, когда она уже была мертва и лежала на асфальте.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. А потом она вдруг, не отводя взгляда, сделала шаг. Один шаг навстречу.

– А ведь ты так и не понял. Ты так до сих пор и не поверил в то, что это я, – четко проговаривая каждое слово, сказала она. И сделала еще один шаг.

Евгений понял: еще секунда – и она приблизится вплотную. Она приблизится и коснется егомертвыми руками, мертвым дыханием. Страх, вплоть до этого момента лежащий на дне души холодным камнем, вдруг взорвался внутри, смешался с кровью и устремился ледяным потоком по венам – прямо в сердце.

Еще секунда…

Евгений вскочил с табуретки, которая с грохотом упала на пол, и попятился назад. Он ощущал окно спиной – это была короткая, единственная и последняя дорога, оставшаяся ему в жизни. Он не мог отвернуться, не мог отвести взгляда от устремленных на него глаз, словно магнитом они его притягивали. Только нашарил вспотевшей от ужаса ладонью за спиной у себя подоконник, схватился за него, боясь отпустить, чувствуя, что падать будет совсем не страшно, что самое страшное останется позади в тот момент, когда он будет лететь вниз, проживая последние секунды. Странное чувство, похожее на затаенное торжество, овладело им в этот момент.