Она выбежала куда-то, но тут же вернулась снова. Кафар все еще лежал с закрытыми глазами.

— На, читай, — сказала она и стала у изголовья. Кафар открыл глаза и увидел, что в руках у Фариды какое-то письмо. Он нерешительно протянул руку, но Фарида резким движением разорвала вдруг конверт пополам, сложила обрывки и, рванула их еще раз, еще. А потом потушила свет и снова легла рядом.

— Не прочитаешь! — сказала она торжествующе. Кафар почувствовал в темноте, что обрывки письма касаются его лица. — Все, кончилась сказка о Гюльназ! Кончилась раз и навсегда.

— Мы любим друг друга. И родители наши знают об этом. Этим летом мы должны были обручиться.

— А я? — Фарида села в кровати. — Что ж я, просто игрушка для тебя?

— Ты… Я… Но я же ничего тебе не обещал…

— А чего же ты тогда заваливаешься со мной спать?

— Но ведь ты же сама… Тебе ведь самой хотелось… было приятно… вот я и…

— Вот ты и спал со мной, чтобы огонь свой потушить, да? А что дальше со мной будет — ты об этом подумал? Я что, тебя заставляла с собой спать? Ну скажи, скажи. Разве не ты, как кот, крался каждую ночь ко мне в комнату, облизывал меня, словно я медом намазана? Разве не ты, весь дрожа, шептал мне заплетающимся языком: «Фарида, дорогая моя»? Или это был кто-то другой? Что ж, и слова эти я тоже насильно заставляла тебя говорить? Или ты что — принимал меня за уличную девку? Думал, одна, мол, без мужа, с виду красивая. Поживу с ней в свое удовольствие студенческие годы — пусть она меня кормит, обстирывает, а я потом уеду к своей любимой и женюсь на ней. Так ты думал? А подумал ты о том, что затронул мое сердце? Ранил его!..

— Сердце твое давно ранено. Джабар его ранил… Фарида надолго затихла, даже плакать перестала.

Вытерла слезы и повернулась к Кафару.

Он лежал с открытыми глазами. В душе его уже не оставалось и следа от еще недавно сжигавшей страсти, словно рядом лежала не красавица Фарида, а высохший кусок дерева.

Встав с постели, Фарида накинула на себя предусмотрительно захваченный халат, медленно, словно в полусне, начала застегивать на нем пуговицы. Он смотрел на нее, а сам снова и снова вспоминал Гюльназ. «Как же я мог? — проклинал он себя. — Чем теперь все это кончится?»

А Фарида все никак не могла справиться с застежкой. В сердцах она рванула халат так, что одна из пуговиц оторвалась, упала со звонким щелчком, завертелась на полу. А когда угас и этот звук, в комнате повисла томительная тишина. Слышно было лишь их возбужденное дыхание.

Фарида снова зажгла свет, как-то робко пристроилась на краю кровати.

— Ты мне, наверное, не поверишь, но никто не смог так захватить мое сердце, как ты, — сказала она.

Кафар иронически усмехнулся:

— Ну да! А Джабар? Ведь он был твоим мужем, у вас даже ребенок есть…

— Правильно, он был моим мужем. Но разве с ним я жила по-человечески?

— Ты что, не любила его?

— Нет, не любила. С тех пор, как узнала тебя, так и поняла, что его никогда не любила. Просто нравился мне, вот и все. — В голосе Фариды зазвучала неподдельная печаль, и Кафару подумалось, что таким печальным голосом не обманывают. И все же не удержался от того, чтобы снова не ужалить Фариду:

— Скажи еще, что он тебя насильно похитил… Фарида хоть и услышала иронию в его словах, ответила все с той же печалью:

— Да нет, он меня не похищал. Добровольно за него пошла. Нравился мне — высокий, как ты, только красивее. Вот мне и показалось, что я его полюбила. А уж потом, после свадьбы, и поняла, что не любила. Просто нравился он мне… Все наше несчастье в том, что мы часто любовь с простым желанием путаем. Что бы он ни делал, даже, прости… его поцелуи, его ласки — все в последнее время выводило меня из себя. Ты же меня… Ты же… — Фарида всхлипнула и выбежала в свою комнату.

Кафар чувствовал, как сохнет от волнения горло. Да, ему жаль ее по-человечески, но вообще-то — при чем тут он? Господи, что он натворил, зачем поддался слабости? И что теперь делать? Жениться на женщине с ребенком? Вот этого ему только и не хватало… Хотя она-то, бедняжка, в чем виновата? А вина Гюльназ в чем? Нет, так ей, Фариде, и надо — она не должна была подпускать его к себе.

Он сжал голову руками и тихо застонал. «Если только она вздумает поднять шум — я пропал. Буду опозорен и перед Гюльназ, и перед матерью, и перед братьями, сестрами, перед всеми знакомыми, родственниками… Нет, завтра же перееду отсюда! Только куда? Да мало ли квартир в Баку?.. А не найду свободной квартиры — останусь пока в общежитии… Ведь сейчас в общежитии места должны быть… Нет места — у друзей пока поночую…»

Мало-помалу Кафар успокоился. Даже достал из книги фотографию Гюльназ и поставил ее на стол. На часах было начало шестого, но спать ему совершенно не хотелось. Пытаясь оживить прошлое, он пристально вглядывался в лицо Гюльназ, шептал ее имя, но как ни старался, перед глазами по-прежнему стояла Фарида, ее белая грудь, ее полные, мягкие губы. Тогда он накинулся на учебники, схватил первую попавшуюся под руку книгу, открыл ее, но уже через минуту отложил в сторону. Наконец он потушил свет, замотался в одеяло и крепко зажмурил глаза.

В конце концов он все же заснул. А когда проснулся, за окном уже было по-дневному светло. По-прежнему шел снег, и от этого снега день казался еще светлее, как будто вышло наконец из-за туч весеннее солнце. Но солнце даже и не думало появляться…

И тут до слуха его донесся какой-то странный, надрывный кашель. — Кафар насторожился, напряг слух. Нет, ему это не послышалось — кто-то и в самом деле так надсадно кашлял, словно человека выворачивало наизнанку.

Кафар торопливо оделся, вышел на веранду и увидел обессилено склонившуюся в углу Фариду. Он вдруг вспомнил, что не в первый уже раз слышит этот кашель; до сих пор он как-то не придавал этому значения, думал, что Фарида простудилась. А теперь сердце у него ушло в пятки. «Неужели забеременела?» — подумал он и со страхом посмотрел на ее живот. Халат, как все вещи Фариды, плотно облегал ее тело, отчего живот сейчас казался заметнее, выпуклей. Но Фарида выпрямилась, и живот ее снова стал таким, как обычно. Кафар облегченно вздохнул. «Нет, наверно, все же простудилась. Может, даже сегодня ночью. Разгоряченная, прямо из постели, ходила по дому в чем мать родила… Еще бы не простудиться…»