Кровь еще сильнее застучала в ушах, больно заныло вдруг сердце, губы пересохли. Дрожащей рукой он налил стакан воды из графина, выпил и, почувствовав, что дышать стало немного, легче, тихо сказал, стараясь унять исказившееся в злобной гримасе лицо:

— Сними плащ!

Чимназ с недоумением посмотрела на него, перевела глаза на мать.

— Сними плащ и отдай Гасанаге, пусть вернет его владельцу!

Гасанага откинулся на стуле и усмехнулся.

— О чем разговор? Именно Чимназ и есть та самая владелица! Я же говорю: папа специально для Чимназ…

— И очень напрасно твой отец купил плащ для моей дочери. — Голос Кафара срывался. — У Чимназ есть отец, и он купит ей все то, что сочтет нужным и на что у него хватит средств. — Он снова повернулся к Чимназ — Ты что, не слышала? Сними плащ и верни его Гасаиаге. — Он вдруг рванул на ней плащ с такой силой, что чуть было не порвал его. Подавленная Чимназ бессильно опустила руки и плащ упал к ее ногам Кафар поднял его, швырнул Гасанаге. Но Гасанага как сидел, откинувшись на стуле, так и остался сидеть, и плащ снова оказался на полу. Кафар, удерживая дрожь в руках, еще раз поднял его, медленно свернул и так же медленно сунул Гасанаге под мышку. Но Гасанага отодвинулся в сторону, и плащ снова чуть не оказался на полу. Тогда Кафар, уже совсем не контролируя себя, схватил один из ножей, что лежали на столе.

— Или ты заберешь этот плащ, или я его изрежу сейчас на куски!

Фарида осторожно тронула его за руку.

— Но послушай, Кафар… Это же неприлично… подарки не возвращают…

— А ну, замолчи! — он обернулся к ней с такой яростью, что Фарида невольно попятилась.

Гасанага встал, сунул наконец плащ под мышку и, ни на кого не глядя, вышел. Правда, он что-то буркнул в дверях, но что — никто так и не разобрал.

…Чимназ рыдала в своей комнате; мать послала Махмуда: «Иди, успокой ее». Махмуд постоял рядом, сказал:

— Послушай, Чимназ… Надо ведь и папу понять… А Чимназ закричала сквозь рыдания:

— Отстань от меня! Все отстаньте от меня!

— Не кричи так, папа услышит, а ведь он болен, у него сердце…

— Черт с ними, с его болезнями, — выкрикнула Чимназ и снова зашлась в рыданиях.

Кафар слышал каждое слово дочери. Он посмотрел на Фариду, ища у нее поддержки, но Фарида сидела за столом, словно окаменевшая, не смотрела на него. «Да, совсем его стройка испортила, — думала она, — не то что грубее стал — просто бешеный какой-то! А как кинулся на Гасанагу — глаза, кажется, вот-вот вылетят из орбит. Смотреть, и то страшно! Да, видно, правду врачи говорят, что нервы у него не в порядке, да еще и с головой тогда что-то случилось… Господи, еще перережет всех нас в один прекрасный день…»

Кафар еще раз посмотрел на жену, но она так и не повернула к нему лица. Тогда он, зло хлопнув дверью, вышел куда-то из дома, и Фарида ничего ему не сказала, не подумала даже спросить, куда он — наоборот, даже обрадовалась тому, что он убрался с глаз…

Куда он шел? Зачем? Кафар не думал об этом, да и не хотел думать. Идти! Идти! Пока держат ноги, идти! «Интересно, — вдруг взбрело ему в голову, — есть ли где-нибудь конец света?» И самому же стало смешно от этой глупой мысли: ведь сейчас любой ребенок знает, что земля — шар, что нет у нее конца, некуда убежать человеку от своего горя! Куда бы ты ни пошел — все равно вернешься на старое место… Куда? К Фариде? К Гемер-ханум, к ювелирам джабарам, ко всем этим ягубам и прочим?!

— Братец, подай мне ради бога.

Кафар вздрогнул, остановился и увидел сидящую прямо на асфальте молодую цыганку. На коленях у цыганки лежал ребенок, с чмоканьем сосавший желтую грудь. «Интересно, — тупо подумал Кафар, — как бы он себя вел, этот ребенок, если бы понимал, что его мать побирается? Да и, собственно, ради кого она побирается-то, эта несчастная? Наверно, ради него, ради этого ребенка».

Женщина, увидев, что прохожий разглядывает ребенка, приободрилась:

— Помоги ради бога, братец…

— Ну нет! Ради бога я тебе подавать не стану. В другое время, может быть, и подал бы, а сейчас нет, не подам.

— Ну, тогда ради моего ребенка…

— Ради ребенка — другое дело. — Он выгреб из кармана всю мелочь и высыпал ее в протянутую ладонь. Цыганка чуть ли не в воздухе, пока пересыпались монеты из одной ладони в другую, успела пересчитать деньги и улыбнулась.

— Дай бог тебе долгой жизни, пусть карман твой всегда полный будет… Пусть дети твои не зависят от других людей…

Кафар уже отошел было, но, услышав последние слова, через плечо оглянулся на цыганку. Нет, слова эти адресовались уже не ему, а другому человеку — тот тоже сыпал мелочь в ее ладонь.

У него снова испортилось настроение. «Уже зависят. Бог уже сделал так, что мои дети зависят от других. А если бы он не сделал этого — я и сам бы мог порадовать свою Чимназ и теперь, глядя на нее, радовался бы вместе с ней, не стыдился бы своих детей, а гордо смотрел им в глаза…»

Он увидел неподалеку сквер. И это было очень кстати — ноги больше не хотели нести его. Он выбрал удобную скамейку, на которой пристроился какой-то старик, сел на противоположный конец, продолжая наблюдать за цыганкой с ребенком.