— Пожалуйте сюда, — сказал Борис, отворяя двери, которые вели в комнаты, занимаемые Саломеей.

Доктор вошел.

Подле великолепного столика, уставленного всеми принадлежностями дамской канцелярии по департаменту сердечных сообщений, сидела дама в шляпке с пером, в бархатном— бурнусе, перчатки на руках. По всему было видно, что она собралась уже куда-то ехать, но присела только затем, чтоб черкнуть коротенькую записочку — и марш по важному делу.

— Жюли!.. — крикнула она, вложив записку в конверт и вставая с места.

Доктор поклонился ей.

— Что вам угодно?… — спросила она, несколько смутясь.

— Я доктор. Мосье Туруцкий просил меня посетить больную… можно к ней войти.

— Здесь никого нет, кроме меня, а я не нуждаюсь в докторе, — отвечала сухо Саломея. — Жюли, ты отдашь письмо господину Туруцкому. Проводи меня до кареты.

Поклонясь доктору, она вышла.

— Что ж это значит? — спросил изумленный доктор у Бориса.

— А бог ее знает, что! Изволите видеть сами? — отвечал Борис. — Вот она, француженка-то; изволите видеть? Делает, что хочет: здоровехонька, а говорит, что больна, — и ничего, как с гуся вода. Я говорил барину: какая, дескать, это болезнь, ваше превосходительство, — это просто причуда. Вот оно так и вышло. А барин с ума сходит, гоняет узнавать о здоровье. Ах ты, господи! Вот барыня-то!.. Жули! Куда ж это поскакала госпожа-то твоя?

— А я почему знаю! — отвечала Юлия, вбегая на лестницу, — она только велела мне отдать это письмо генералу и сдать ему все вещи в целости и сохранности. — На, отдай барину.

— Вот тебе раз!.. Это что за штука? — сказал Борис.

— Стало быть, она совсем уехала? — прибавил доктор.

— Да если бы совсем, черт с ней! Надо доложить барину…

— Постой, постой, — вскричал доктор, — это невозможно!.. Он не перенесет; надо его приготовить к этой неожиданности… Дай сюда письмо.

Слабо наложенная облатка сама собою отстала, и доктор прочел:

— Это необыкновенная женщина! — вскричал доктор, — это редкий поступок! Иметь всю возможность воспользоваться безумием старика и не желать воспользоваться!..

— Что ж это такое, батюшка Иван Федорович? — спросил Борис.

— Она уехала совсем из дому, — отвечал доктор, — она благородно отказалась от предложения Платона Васильевича жениться на ней.

— Что вы говорите?

— По твоим рассказам, я бог знает за кого принял эту женщину, а теперь я видел и понимаю ее. Какая благородная гордость! какое достоинство и в поступке и в самой ее наружности!

— А кто ж ее знал, сударь; как отгадать: ведь не поймешь ее; явилась сюда бог знает откуда; смотрит свысока, словно настоящая госпожа, распоряжается и барином и всем барским… а тут вдруг: на! пьфу! черт с тобой! ничего мне не надо!.. Как тут понять-то что-нибудь?

— Нет, брат Борис; это скорее были причуды самого Платона Васильевича.

— А бог его знает! И его-то вот с некоторой поры не поймешь: все пошло у него на иностранный манер.

— Послушай же, Борис; ты не проговорись Платону Васильевичу, что она уехала, избави боже! Он не в таком положении. Я его подготовлю к этой новости: иначе он не перенесет.

— Слушаю, сударь; мне что говорить.

Доктор пошел к старику, который, казалось, дремал и старался переломить дремоту.

— Что? как здоровье Саломеи Петровны? — спросил он. «Он в бреду», — подумал доктор. — Ей лучше; но нужно, чтоб никто не беспокоил ее.

— Слава богу!.. А я могу теперь навестить ее?

— О нет! невозможно: это взволнует ее, и припадок может возобновиться.

— Припадок? У ней припадки?… Ах, боже мой, что ж это мне не сказали? Какие припадки?…

— Нервические; это, впрочем, ничего.

— Может быть, от горьких воспоминаний… потеря родителей… и другие несчастия; она много перенесла несчастий!.. Я это все знаю, хоть она и старается скрывать… я все знаю!

— Вы засните, Платон Васильевич, не принуждайте себя бодриться: это не хорошо, это вас расслабит… Вот вам, через час по порошку… Вы теперь прилягте…

— Прилягу, прилягу… теперь я спокойнее, — отвечал Платон Васильевич.

Доктор прописал рецепт, наставил Бориса, когда и как давать лекарство барину, и уехал.

Платон Васильевич прилег; казалось, уснул.

— Слава тебе, господи! — сказал Борис, выходя. Но вдруг снова звонок.

— Ах ты, господи! Что еще там? — крикнул опять Борис. — Чего изволите?

— Борис!.. Что? Как здоровье Эрнестины Петровны?

— Да ведь сам доктор сказал вашему превосходительству, что гораздо лучше.