Стихотворения, не вошедшие в сборники
вернуться

Набоков Владимир Владимирович
Шрифт:
И вот огонь угрюмый отсвет кинул на рыцаря — и видел, слышал я: он медленно забрало отодвинул, и звякнула стальная чешуя. Он подошел тяжелою походкой, стуча копьем и латами звеня; сел предо мной и руку поднял четко, и стал играть, не глядя на меня. Взор опустив и трепетом объятый, бессмысленно я пешки выдвигал. Жемчужные и черные квадраты крылатый ветр, дохнув, перемешал. Последнею пожертвовал я пешкой, шепнул: «сдаюсь», и победитель мой с какою-то знакомою усмешкой, привстав, ко мне нагнулся над доской… Очнулся я. Недвижно рыцарь хмурый стоит в углу с копьем своим в руке, и на местах все тридцать две фигуры передо мной на шахматной доске.

18. 3. 19.

РОССИЯ ("Плыви, бессонница, плыви, воспоминанье…")

Плыви, бессонница, плыви, воспоминанье… Я дивно одинок. Ни звука, ни луча… Ночь за оконницей безмолвна, как изгнанье, черна, как совесть палача. Мой рай уже давно и срублен, и распродан… Я рос таинственно в таинственном краю, но Бог у юного, небрежного народа Россию выхолил мою. Рабу стыдливую, поющую про зори свои дрожащие, увел он в темноту и в ужасе ее, терзаньях и позоре познал восторга полноту. Он груди вырвал ей, глаза святые выжег, и что ей пользы в том, что в тишь ее равнин польется ныне смрад от угольных изрыжек Европой пущенных машин? Напрасно ткут они, напрасно жнут и веют, развозят по Руси и сукна, и зерно: она давно мертва, и тленом ветры веют, и все, что пело, сожжено. Он душу в ней убил. Хватил с размаху о пол младенца теплого. Вдавил пятою в грязь живые лепестки и, скорчившись, захлопал в ладоши, мерзостно смеясь. Он душу в ней убил — все то, что распевало, тянулось к синеве, плясало по лесам, все то, что при луне над водами всплывало, все, что прочувствовал я сам. Все это умерло. Христу ли, Немезиде молиться нам теперь? Дождемся ли чудес? Кто скажет наконец лукавому: изыди? кого послушается бес? Все это умерло, и все же вдохновенье волнуется во мне, — сгораю, но пою. Родная, мертвая, я чаю воскресенья и жизнь грядущую твою!

15 (18) марта 1919 

АКРОПОЛЬ

Чей шаг за мной? Чей шелестит виссон? Кто там поет пред мрамором богини? Ты, мысль моя. В резной тени колонн как бы звенят порывы дивных линий. Я рад всему. Струясь в Эрехтейон, мне льстит лазурь и моря блеск павлиний; спускаюсь вниз, и вот запечатлен в пыли веков мой след, от солнца синий. Во мглу, во глубь хочу на миг сойти: там, чудится, по Млечному Пути былых времен, сквозь сумрак молчаливый в певучем сне таинственно летишь… О, как свежа, благоговейна тишь в святилище, где дышит тень оливы!

7 июля 1919

Англия

ПАНИХИДА

Сколько могил, Сколько могил, Ты — жестока, Россия! Родина, родина, мы с упованьем, Сирые, верные, греем последним дыханьем Ноги твои ледяные. Хватит ли сил? Хватит ли сил? Ты давно ведь ослепла. В сумрачной церкви поют и рыдают. Нищие, сгорбясь у входа, тебя называют Облаком черного пепла. Капает воск, Капает воск И на пальцах твердеет. Стонет старик пред иконою смуглой. Глухо молитву поют; звук тяжелый и круглый Катится, медлит, немеет… Капает воск, Капает воск, Как слеза за слезою. Плещет кадило пред мертвым, пред гробом. Родина, родина! Ты исполинским сугробом Встала во мгле надо мною. Мрак обступил, Мрак обступил… Неужели возможно Верить еще? Да, мы верим, мы верим И оскорбленной мечтою грядущее мерим… Верим, но сердце — тревожно. Сколько могил, Сколько могил, Ты — жестока, Россия! Слышишь ли, видишь ли? Мы с упованьем, Сирые, верные, — греем последним дыханьем Ноги твои ледяные.