– Ах ты черт! Это еще что за напасть! Твои ощущения вернутся к тебе, когда ты сумеешь сосредоточиться на том, чем занимаешься.

На минуту в разговоре возникла напряженная пауза.

– Мигелино, умоляю тебя… В ближайшую пару недель постарайся все-таки сосредоточиться на них. – Эмилио указал на быков. – Это твои враги. Посмотри на них! Они только того и ждут, чтобы убить тебя. Один из них лишил тебя ноги. И ты хочешь, чтобы другому удалось завершить начатое тем, первым?

Взгляд Мигеля машинально обратился в сторону, куда указывал Эмилио. Быки мотали могучими головами, нетерпеливо били землю копытами; их словно бесило то, что их заперли в столь ограниченном пространстве. Еще пару дней назад они привольно бродили по лугам – а теперь оказались пленниками, которых перед отправкой на бойню ждет еще смертельный поединок с человеком.

Один могучий бык отделился от остальных и приблизился к Мигелю. Он негромко ревел и из его черного рта высовывался наружу длинный алый язык, которым бык хлопал себя то по одной ноздре, то по другой. Он казался изумительной статуей, полуденное солнце играло на его черных боках и янтарных рогах. Затем он поднял голову, посмотрел на Мигеля и глухо заревел. Что он пытался сказать человеку, возможно, своему будущему сопернику?

Но в его глазах нельзя было прочитать ничего: миндалевидные, бездонно-синие, они лишь отражали солнечный свет.

Внезапно Мигелю вспомнилась мысль, вычитанная в одной из книг, которые давала ему Патриция. Все, кто живет в нашем мире, писал автор, подразделяются на убийц и беглецов, а отличить одних от других можно по расположению на лице глаз. У беглецов глаза широко расставлены, чтобы видеть все вокруг себя, у убийц – сдвинуты к центру, чтобы легче было сфокусироваться на возможной жертве. И по сравнению с остальными земными тварями, глаза ближе всего посажены у человека.

Впервые в жизни Мигель заметил, как широко расставлены глаза быка. В этом мире он был добычей, а человек – охотником.

Бык укоризненно, не мигая, смотрел на Мигеля – и тот в конце концов отвернулся. Эмилио обнял его за плечи.

– Что же все-таки тебя гложет?

Мигель пожал плечами.

– Сам не знаю…

– Зато я знаю. Все дело в Патриции. Но тебе пора прекратить тосковать по этой девице. Вид у тебя, как у больного теленка. Мигель потупился.

– Я практически не спал после нашего последнего разговора с нею – теперь нас так немногое связывает. Она летает по свету в своем лайнере… советы директоров… заводы… Не хочу, чтобы все это затянуло в свою гущу и меня.

– Ну, а с какой стати? Ты же матадор!

– Да, пожалуй… прошлой ночью она говорила со мной так холодно… так безразлично… у меня возникло ощущение, будто…

– Ага, вон куда подевались твои ощущения!

Мигель отвернулся.

– Не уверен, что она вообще когда-нибудь приедет в Лиссабон…

– С твоими нынешними успехами ты сам не доберешься до Лиссабона! До финала!

Мигель промолчал. Как объяснить другу, что былые ощущения исчезли, потому что исчезла Патриция? Он был убежден, что между ними все кончено.

Патриция, охваченная смущением, стояла, потупившись, а приветственные крики разносились по всему фабричному зданию.

– Спасибо, Патриция! Спасибо, Патриция, – по-испански кричали рабочие.

Митинг проходил на редкость сумбурно – Рафаэль и другие члены фабричного комитета говорили, перебивая друг друга, настаивая на том, чтобы она непременно осмотрела новую электролинию и систему канализации, они ухмылялись во весь рот, так что в цеху, казалось, стало светлее от блеска их зубов.

Когда Патриция собралась уходить, Рафаэль расчистил перед ней дорогу в толпе.

– Сегодня вечером у нас будет большой праздник – музыка, выпивка, угощение… – Облизнув губы, он принялся перечислять острые мексиканские блюда. – Вы никогда в жизни такого не пробовали.

– Мне жаль, Рафаэль, но сегодня после обеда я улетаю.

– Но как же так! И не вздумайте!

Ей не хотелось говорить ему о том, как скверно она себя чувствует всю последнюю неделю, и о том, что буквально валится с ног от усталости. Вместо всего этого она объяснила:

– Меня ждут в Нью-Йорке, мне необходимо туда вернуться.

– Ах, какая жалость! У нас будет такой замечательный праздник!

– В следующий раз, Рафаэль.

Он ухитрился подмигнуть ей своими большими глазами.

– А может, и лучше, что вы уезжаете. По крайней мере, не увидите, как я надерусь.

И он зычно расхохотался.

– Рафаэль, прежде чем я уеду, не окажете ли вы мне одну услугу?

– Все, что угодно.

– Проводите меня в колонию – есть одна вещь, которую мне хотелось бы выяснить.