– А не произошло ли еще чего-нибудь – более драматического?

– Что вы имеете в виду?

– Не было ли у нее, допустим, нервного срыва?

– Нет, этого не было.

– А когда сгорел сарай с сеном, вы тоже находились рядом с ней?

– Да.

– Должно быть, это было ужасное зрелище. – Казалось, будто Хови разговаривает с самим собой. – Эдгар, старший конюх, получил серьезное увечье… А какой оказалась реакция моей клиентки?

– Патриция была очень взволнована.

– И вы посоветовали ей отправиться в санаторий?

– Мне, знаете ли, показалось, что она нуждается в помощи. Я боялась, что…

– Что эта ужасная история сведет ее с ума? Смит вскочил с места.

– Ваша честь, протест! Мистер Биндер задает свидетельнице наводящие вопросы.

Судья посмотрел поверх очков.

– Переформулируйте ваш вопрос, мистер Биндер.

– Она показалась вам невменяемой?

– Она много плакала, но я оставалась рядом с нею и давала ей транквилизаторы…

– А врачебного вмешательства не потребовалось?

– Нет.

Мигель слушал все это с нарастающей тревогой. Патриция ничего не сказала ему о пожаре – она была слишком тактична и, зная, что его отец при смерти, не хотела взваливать на него собственные неприятности. Он поглядел на хрупкие плечи слегка подавшейся вперед Патриции. На эти плечи упала тяжкая ноша. «Как ты была неправа, любимая, ничего не рассказав мне об этом, – мне ведь хочется делить с тобой все – и радость, и горе».

– А потом на ферме произошло еще одно несчастье?

Лаура, понурив голову, вздохнула.

– Да.

– Лошадей, которых так любила и о которых заботилась Патриция, отравили?

– Да.

Хови подошел к Лауре вплотную и, положив обе руки на стойку для свидетелей, заглянул ей в глаза.

– А вас не удивляет такое обилие несчастий, причем одно следует сразу за другим?

– Мне было очень жаль Патрицию.

– Ну, разумеется. Столько катастроф трудно вынести кому угодно.

Лаура на это ничего не ответила.

– А как мисс Деннисон отреагировала на гибель лошадей?

– Меня при ней не было. Я уезжала на уик-энд.

– А теперь поглядите на нее. – Резко развернувшись, Хови указал на Патрицию. – На эту женщину обрушилось столько несчастий, что это могло бы сломить и очень сильную натуру, – но все-таки она полностью сохраняет самообладание и готова постоять за себя и свои права.

– Ваша честь, – тут же вскинулся Смит. – Мистер Биндер уже начал защитительную речь или все-таки допрашивает свидетельницу?

– Я веду дело так, чтобы выиграть его, ваша честь. Судья нахмурился.

– Пожалуйста, продолжайте допрос свидетельницы. Хови оттянул большими пальцами рук подтяжки и воздел очи горе словно в поисках вдохновения. Так и не опустив взора, он спросил затем:

– А известно ли вам, мисс Симпсон, что лошади отравлены моненсином?

– Да.

– А вы знаете, что это такое?

– Какой-то антибиотик.

– Хорош в птичий корм, но для лошадей смертелен?

– Мне об этом говорили.

– Гмм… ну, а какие у вас предположения относительно того, каким именно образом моненсин попал в корм для лошадей?

– Видит Бог, мне бы хотелось это узнать. Сокрушенно покачав головой, Хови пробормотал:

– Одно несчастье за другим, и каждое – еще тяжелее, чем предыдущее…

Стенографистке показалось, что он не закончил фразу.

– Пожалуйста, договорите до конца, мистер Биндер.

– И ближе к делу, – одернул адвоката судья.

– А дело заключается в том… – Хови внезапно заговорил громко и предельно четко. – В том, что кто-то преднамеренно пытается свести Патрицию с ума. И как вы думаете, кто бы это мог быть.

Все в зале затаили дыхание.

– Кто ее враги, а, мисс Симпсон?

– Мне об этом неизвестно.

– Подумайте, мисс Симпсон! Кому бы было желательно привести мою клиентку в душевное расстройство, лишив ее тем самым дееспособности?

– Не знаю.

– Вы этого не знаете?

– Нет.

– Но наверняка строите кое-какие догадки.

Смит вскочил с места.

– Протест, ваша честь. Он оказывает давление на свидетельницу.

Хови круто развернулся на каблуках.

– Но это же моя свидетельница!