Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.

1773 году синтября 17 числа.

— Ну что? Хорошо? — спросил Пугачев. — Все ли вы слышали?

— Хорошо!

— Мы все слышали и служить тебе готовы!

— Поведи нас, государь, куда тебе угодно.

— Мы вам поможем!

Пугачев подал знак, и развернули знамена разных цветов с восьмиконечными раскольничьими крестами. Знаменосцы (это были Алексей Кочуров, Федор Буренин, Максим и Иван Морковцевы, калмык, имя которого неизвестно) двинулись вперед, за ними — Пугачев со свитой, остальные казаки, калмыки, татары. Толпа людей провожала первых воинов-пугачевцев. По окрестным хуторам гонцы звали казаков послужить государю.

Крестьянская война началась. До сих пор действия Пугачева и его ближайших сподвижников носили предварительный, разведывательный характер. Встречи отдельных казаков с Пугачевым, его признание «государем», переговоры с другими казаками войсковой стороны в Яицком городке, надежды и колебания, разочарования и опасения — все было позади. Несмотря на то что судьба Пугачева и того огромного дела, которое они начинали, не раз висела на волоске, большинство из них не дрогнуло, не отступило, а смело шло, рвалось вперед — до того сильны были стремление, желание изменить порядок, который придавил их к земле сырой, бросить вызов всем врагам угнетенного и забитого народа, тряхнуть как следует и ударить по старшинам, командирам, вельможам, всем барам и притеснителям.

Больше всего поражает сам Пугачев — его смелость, неустрашимость, находчивость, целеустремленность. На каждом шагу его подстерегала опасность ареста и пытки, ссылки или смертной казни. Тем не менее, переходя с места на место, встречаясь с разными людьми, одни из которых понимали его, сочувствовали ему, другие, наоборот, с ненавистью реагировали на его слова и поступки, этот простой русский человек, донской казак, плоть от плоти народной, смело шел навстречу своей цели — поднять людей против гнета и произвола, царивших в России. Вглядываясь в его внутренний облик, видишь в нем многое — и понимание того, что дальше таким, как он (а их миллионы в огромной стране), терпеть невозможно, и стремление как-то вырваться из пут, в которые все они попали, и желание «отличить себя от других», приказывать этим «другим», повелевать ими, побыть, хотя бы и недолго, «калифом на час», то есть императором. Во всем этом видна натура бесстрашная и бесшабашная, удаль и молодечество, исстари присущие казакам, помнившим вольнолюбивые традиции гордых и отважных сынов вольного Дона и его собратьев на других казачьих реках. Погулять вволю, потешить душу молодецкую! Пусть поудивляются кругом — на Дону или Яике, а то и во всей империи Российской! Вот каковы казаки! Под свист ветра степного, звон сабель рождались и взрастали! Такие или подобные мысли, воспоминания о славном прошлом жили, конечно, в душе казака. Особенно волновали они натуры беспокойные, честолюбивые, а к таким и относился, несомненно, Емельян. Невмоготу было ему сидеть на месте и терпеть унижения от старшин и командиров. К тому же и жизненные обстоятельства сложились неудачно. Вот и пошел летать сизый орел по поднебесью, искать свою долю. Свирепый ветер бросал его туда и сюда, он падал, попадал в тенета, но снова и снова вставал, вырывался на волю. И вот оказался на яицких просторах, где нашлись люди, его братья казаки, готовые подправить сизому орлу крылья. Одинаковая тяжкая доля-судьба повязала вместе крепко-накрепко орла и орлят, вместе они и решили взмыть в небеса, поднять карающий меч против всех тех, кто терзал их и мучил.

И Пугачев и первые казаки, калмыки, татары, пошедшие за «императором», хорошо знали, что они хотели. Емельян Иванович не раз в беседах с казаками, держа речи перед ними, формулировал просто и ясно их требования, желания — жить свободно, без притеснений на своем Яике, владеть землями, получать жалованье, всякие припасы, «хлебный правиянт». Именно эти мысли и легли в основу первого манифеста, написанного Иваном Почиталиным 15 сентября и зачитанного через два дня перед первым военным отрядом Пугачева на хуторе Толкачева.

Сам Пугачев на допросе в Москве (4 ноября 1774 года) говорил, что первый манифест писал Почиталин, а он сам «не одного слова не знал, как бы написать надобно»; более того, Почиталин «писал, что хотел». На самом дело это совсем не так. Почиталин писал то, что Пугачев и казаки не раз обсуждали между собой, да, собственно говоря, все эти мысли, слова, как говорится, носились в воздухе — подобное было по Яицкому городку и всем форпостам, крепостям у всех на устах. Слова первого манифеста точно, почти дословно совпадают с речами Пугачева; сказанными до его составления. И он сам на более раннем допросе в Яицком городке (16 сентября 1774 года) признавался: «Указ, который велел я написать Почиталину, в той силе, что государь Петр Третий император принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестом и бородою», был написан потому, что «сие для яицких казаков было надобно». Как видим, Пугачев не просто сидел в сторонке в степи, когда молодой его секретарь писал «указ», «писал, что хотел», — нет! Первый манифест повторял те обещания, которые он давал ранее казакам. Он точно соблюдал договор с ними! К тому же он дерзко и уверенно играл роль «императора», и это, очевидно, нравилось казакам. Да многие из них тоже ведь играли свои роли, зная правду об Емельяне.

Смелость, энергия, даже дерзость, проявленные Пугачевым в эти дни, как видно, подкупали окружавших его людей, вселяли веру в успех начинавшегося восстания. Впереди — сражения за правое дело, на которое предстояло поднять многих людей. Гонцы по форпостам это и делали. Тогда же, не позднее 17 сентября, возникла мысль обратиться за помощью к Нуралы-хану. Высказал ее Пугачеву Идыр Баймеков:

— Не изволишь ли, государь, написать, што Вы здесь находитесь и штобы он прислал к Вам на помощь войска? А я думаю, что он пришлет человек сто.

— Хорошо послать, да кто же письма-то напишет?

Балтай взялся это сделать, и письмо отослали к хану. Более того, какой-то «яицкий атаман» с двадцатью казаками приезжал к Нуралы. По словам ханского посланца Урмана, среди приехавших к Нуралы «один был неведомо какой человек, похож на бурлака, в черном худом кафтане, в шляпе, в лаптях, лицом смугловатый, борода темно-русая, возраста среднего». Атаман имел с ханом тайное свидание, после него к Пугачеву ездил от Нуралы мулла Забир. Сам Иуралы был уверен, «что бывший при вышеупомянутом атамане бурлак в худой одежде, конечно, был он, самозванец».

Мулла (он же писарь) Забир догнал Пугачева на дороге в Чаганский форпост. Его отряд, выросший уже до 200 человек, направлялся туда 18 сентября после ночевки на реке Кушуме. Забир поднес ему подарки Нуралы-хана:

— Киргиз-кайсацкий хан, — переводил его слова Идыр, — приказал вам кланяться и прислал вам подарки.

— Что ты за человек и зачем прислан?

— Я мулла и прислан поклониться и Вас посмотреть, потому что я бываю в Москве и Петербурге и государя видел.

— Узнаешь ли меня?