Кеннер и Флинн выглядели так, как будто попали на другую планету, и отец Вагаша обратился к ним:

— Ваш друг говорит на очень древнем языке.

— Древнеквегский, но я почти не знаю его. Мои учителя познакомили меня с классикой нескольких народов.

— Учителя? — удивился Кеннер. — Если я ничего не забыл, ты был солдатом и охотником.

— Был, но этим не ограничивается вся моя жизнь.

Слуга внес поднос с напитками, чаем и печеньем.

— Сожалею, что не могу угостить вам ничем более крепким. Наш орден придерживается умеренности в еде и питье. Однако чай хорош, уверяю вас.

Разлив чай, слуга удалился.

— Так, — сказал отец Элект. — И что же нам с вами делать?

— Отпустить нас, — предложил Флинн. — У нас сложилось впечатление, что если мы не сделаем того, что хочет от нас эта штука, она убьет нас.

— Из вашего рассказа об ужасной гибели вашего друга следует, что она вас спасла.

Каспар кивнул.

— Мы ничего не знаем наверняка, можем лишь строить догадки.

— Меня удивляет одно: как вы можете сохранять спокойствие? — заметил прелат. — Если бы я оказался во власти неких темных сил, то, несомненно, был бы вне себя от страха.

Флинн и Кеннер печально улыбнулись, и Кеннер пояснил:

— Со временем… ко всему привыкаешь. Раньше, когда ужасные происшествия только начались, мы испугались и подолгу обсуждали, что делать. Кто-то хотел оставить этот доспех в склепе, забрать только золото… но мы не смогли. Он — или оно — не позволило нам.

— То есть у нас нет выбора, — добавил Флинн.

— Потому-то мы и обратились к владыке Аншу, — взял слово Каспар. — Я понимал, что здесь творится что-то странное и неправильное, и наверняка при нормальных обстоятельствах был бы весьма раздражен этим. Я в своей прошлой жизни не привык, чтобы мне указывали, что делать. Так что, можно сказать, меня беспокоило собственное спокойствие.

— Должно быть, трудно тебе приходилось в армии, — пошутил Флинн, стараясь развеять мрачное настроение.

— Иногда, — улыбнулся Каспар.

— На вас… наложено заклятие, — определил отец Элект.

— Заклятие? Что это? — спросил Флинн.

— Это магическое принуждение к чему-либо; чары, которые заставляют вас выполнить что-либо, и только тогда вы можете освободиться от них, — объяснил прелат. — Это одна из причин, по которой вы остаетесь относительно спокойны, несмотря на то что большинство ваших товарищей погибли ужасной смертью у вас на глазах.

Кеннер заерзал на стуле.

— А я думал, что это я такой… Бездушный? — подсказал Каспар.

— Угу. Даже когда умер первый наш спутник, я ничего не чувствовал.

— Ты и не мог, иначе заклятие не сработало бы. — Отец Вагаша продолжал: — Братья нашего ордена сейчас изучают вашу реликвию. Когда они закончат, мы постараемся сделать все возможное, чтобы помочь вам освободиться от ее чар.

— Значит, она — зло? — спросил Флинн, как будто у него еще оставались какие-то сомнения на этот счет.

— Порой добро и зло невозможно определить однозначно, — загадкой ответил на этот вопрос отец Вагаша. — Я смогу дать вам более подробные разъяснения после того, как мы изучим эту реликвию. А теперь я советую вам как следует отдохнуть. Вы будете трапезничать вместе с братьями. Нашу пищу нельзя назвать изысканной, но она сытна и питательна. Вероятно, уже завтра будут какие-то новости.

Он поднялся, и все последовали его примеру. Словно по сигналу в покои вошел слуга, чтобы проводить путников в их комнаты. На прощание прелат напомнил им:

— Вечером ждем вас к ужину.

Флинн, идя за слугой, бодро поделился с товарищами своим мнением:

— Кажется, мы не напрасно приехали сюда.

Каспар кивнул, а потом пробормотал задумчиво:

— Если, конечно, мы все не погибнем из-за этого.

После этих слов надолго установилось молчание.

Вечером они ужинали с братьями и отцом Вагашей, но поговорить с ним смогли не на следующий день, как договаривались, а лишь через неделю. Все это время трое путешественников были предоставлены самим себе. Кеннер и Флинн предпочитали отсиживаться по своим комнатам, проводя вынужденный досуг за картами, сном и едой.

Каспар пристрастился к прогулкам по огромному залу храма, где время от времени присоединялся к одной из групп преподавателей и учеников. По большей части темы их бесед не представляли для него интереса: это были незрелые, предсказуемые, идеалистические рассуждения о жизни и мироустройстве. Однако бывший герцог отметил, что даже самые юные ученики умели четко излагать свои мысли.

В один из дней Каспар пристроился к кружку, где разгорелась особенно горячая дискуссия. Священник, ведущий обсуждение, задавал юношам сложные вопросы и слушал, как они в спорах пытались самостоятельно найти верные ответы.