С утра Мадлон отправлялась на Бурбон-стрит с большой корзиной свежеприготовленных лакомств, а к вечеру у нее обычно все раскупали. В это время ее единственный ребенок, ее бесценная Пепси сидела дома у окна в специальном кресле на колесах. Из окна Пепси могла видеть угол улицы, маленькие домишки, лавки – овощную, обувную, винную и другие. Все торговцы знали бедняжку Пепси. Все привыкли к тому, что в окне целый день виднелось ее продолговатое, бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с крупными белыми зубами – ведь она то и дело улыбалась доброй улыбкой, – густые черные волосы, старательно собранные в узел на самой макушке. Голова у Пепси была непомерно большая, казалось, что ее подпирают приподнятые кверху уродливые плечи. Колени ее прикрывал стол, на котором Пепси колола орехи и делила все на три кучки: в первую – целые ядра, во вторую – поврежденные во время чистки и в третью – иногда попадавшиеся испорченные. Из целых Мадлон и Пепси приготовляли те самые конфеты, которыми Мадлон прославилась в городе, – за которые ее и прозвали Миндалинкой, вторые она обжаривала, а третьи продавала оптом менее честным, но более расчетливым торговцам.

Сидя у окна, Пепси целыми днями проворно щелкала орехи стальными щипчиками. И при этом следила за тем, что делалось на улице; от зорких ее глаз не ускользал ни один прохожий – кому-то она кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под окном, непременно заводила разговор: за решеткой ее окна часто стоял кто-нибудь. Вид у Пепси всегда был такой веселый и приветливый, что все ее любили, а соседские дети просто обожали. Только не подумайте, что она их закармливала конфетами. О нет! На первом месте у Пепси всегда было дело, а конфеты-пралине стоили денег. За десять штук ее мать выручала восьмую часть доллара!

Детей привлекал сам процесс работы: им очень нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу орехов, ловко бросала их в фарфоровую чашку с кипящим сиропом, которую ставила перед ней Мышка. Как по волшебству, появлялись конфеты; Пепси нанизывала их на проволоку и раскладывала для просушки на листах чистой белой бумаги. Делала она это так проворно, что ее тонкие белые пальцы, казалось, порхали от кучки орехов к чашке с сиропом и листу бумаги. За час конфет получалось много, и, пожалуй, можно было бы осудить Пепси: вот жадина, – не дать глазеющим с улицы ребятишкам хоть горсточки конфет! Но это было никак невозможно. С наступлением сумерек в комнату прибегала Мышка за пустой чашкой из-под сиропа. Пепси аккуратно пересчитывала пралине, записывала их число в маленькую записную книжку и тем препятствовала маленькой негритянке тайком полакомиться драгоценными конфетами. Но главное, Пепси нужно было точно знать, сколько конфет поступит в продажу.

Покончив с одним делом, Пепси вынимала из ящика стола молитвенник, какое-нибудь рукоделие и непременно колоду карт. Пепси была очень благочестива и читала молитвы по нескольку раз в день. Помолившись, она принималась шить, а шила она замечательно. Устав от шитья, она убирала работу и бралась за карты. Пасьянс, известный под названием «Пустынник», был для бедняжки истинным наслаждением. Она аккуратно раскладывала карты, никогда не позволяла себе плутовать, и изредка сокращала серьезные занятия на несколько минут, чтобы подольше предаваться любимому развлечению.

Как же она обожала гадание! И если выпадало исполнение желания, она сияла от радости. Вот так она проживала день за днем, деля их между привычной работой и невинным развлечением; но всегда была счастлива и довольна. Ее чисто прибранная комнатка имела очень уютный вид, зимой в ней было тепло, летом – прохладно. Пепси не испытывала физических страданий, но все-таки ей было больно, если ее кресло катили неосторожно или к ней самой грубо прикасались. Правда, ее очень оберегали.

Несмотря на то что девочке минуло двенадцать лет, мать по-прежнему видела в ней малышку. Каждое утро, перед тем как отправиться на Бурбон-стрит, Мадлон сама умывала, одевала и обувала дочь, осторожно брала ее на руки и ловко усаживала в кресло. Девочке немедленно подавали горячий кофе и мягкую булочку, будто маленькой принцессе. У нее и гардероб был особенный. Летом она носила серебристо-белые кофточки с каким-нибудь цветным бантом у шеи и юбки из легкой материи; зимой – теплое платье из мягкой, но плотной шерсти. Ради того, чтобы обожаемый ребенок не только ни в чем не нуждался, но имел бы все в избытке, Мадлон не щадила сил. Бывало, дождь льет с утра до вечера, а она сидит в палатке, торгует конфетами, потом до полуночи возится дома на кухне, замешивает тесто для пирожков, готовит обед и ужин, а между делом еще шьет на заказ – и все ради Пепси.

Однажды Пепси сказала матери, что ей бы очень хотелось пожить в деревне. Пепси знала о деревенской жизни только из книг и из рассказов матери, которая в молодости провела какое-то время в деревне. Часто, истомленная городской духотой девочка, сидя у окна, закрывала глаза и представляла себе зеленую долину с извивающейся по ней речкой. С одной стороны синеют горы, поднимаясь до облаков, с другой – чередуются поля золотистой пшеницы, леса, сады, а у самых ее ног раскинулся ярко-зеленый луг, покрытый густой травой и цветами. Это была единственная мечта девочки, но матери, к ее великому горю, никак не удавалось отвезти Пепси в эту прекрасную долину.

По другую сторону улицы Добрых детей, почти напротив домика Мадлон, стоял одноэтажный, но довольно высокий дом очень своеобразной архитектуры. Входная дверь была странно массивной; два огромных окна по обе стороны двери украшали миниатюрные, чисто декоративные балкончики, на которых не поместился бы и ребенок; карниз поддерживали небольшие лепные фигуры. Перед домом был разбит крошечный садик, в котором росли чахлое фиговое дерево и полузасохший розовый куст. Этот дом, к искреннему сожалению Пепси, долго пустовал. Ей так надоело смотреть на запертые двери и окна! Она каждый день говорила себе: «Вот бы поскорее нашлись постояльцы». Наконец, в одно прекрасное августовское утро на улице, как раз под окном Пепси, остановилась группка незнакомых ей людей: одетая во все черное, хромая, с тростью в руке, средних лет женщина, молодой человек и прехорошенькая девочка. Они долго и внимательно осматривали пустой дом, затем поднялись на крыльцо. Отперли дверь и вошли.

Девочка сразу вызвала интерес у Пепси: ей доводилось видеть детей из высших слоев общества, и Пепси отметила белое батистовое платьице незнакомки, черный шелковый пояс, черную шляпу с широкими полями – все отличалось необыкновенным изяществом; походка, движения, жесты девочки были совсем не такими, как у детей, игравших под окном Пепси.

Но прежде всего поражала ее бледность, грустное выражение лица и странная худоба, наводившая на мысль, что девочка перенесла тяжелую болезнь. Женщина в черном вела девочку за руку; малышка шла медленно и все оглядывалась на необычной формы корзину, которую нес следом широкоплечий, черноглазый, рыжий и франтовски одетый молодой человек.