Женя чуть не падает от смеха.

– А Старка-то мы потеряли! – говорит она, выходя на дорогу. – Хотела его пригласить пить чай у нас.

– Что же это он не простился? – удивляется Сидоренко.

– Он со мной простился и повернул назад, – говорю я спокойно.

– Ах как жаль! Завтра вечером тащите его к нам, я с ним поиграю в четыре руки, – говорит Женя, прощаясь с Сидоренко.

Вот он пришел сегодня. Они все сидят на террасе, и я сейчас выйду к ним. Если я вчера пересилила себя, то теперь ничего не боюсь. А что это было вчера? Насмешка? Проба? Или тоже порыв страсти?

Меня зовут. Я спокойно вхожу на террасу. Старк поднимается с перил, на которых сидит. Я подаю ему руку, здороваюсь как ни в чем не бывало. Каждое его прикосновение для меня мука, но я владею собой.

Катя ушла. Сидоренко и Женя идут в гостиную к роялю. Я хочу последовать за ними.

– Простите, если я попрошу вас сделать мне милость и выслушать мои оправдания за мой вчерашний поступок, – тихо говорит Старк.

Какая музыка для меня в этом голосе, но я говорю сухо:

– Стоит ли?

– Да. Я попрошу вас выслушать меня. Я не хочу, чтобы вы принимали меня за нахала.

Он стоит передо мной, опустив глаза и слегка закусив губы.

– Не лучше ли считать инцидент исчерпанным, вы извиняетесь…

– Нет! Я не извиняюсь! – решительно и гордо говорит он. – Я не виноват… Я прошу вас выслушать меня.

«Не могу, не хочу слушать!» – хочется мне крикнуть, но я произношу помимо воли:

– Говорите.

В какой-то истоме я прислоняюсь спиной к опоре террасы, закидываю голову в густую сетку винограда, ему не видно моего лица. Листья винограда закрыли меня, пусть он не догадывается о моем волнении. Он полусидит на перилах, в руках его веточка кипариса. Он весь ярко освещен луной.

– Я не виноват, – тихо начинает он. – Когда я увидел вас тогда, в вагоне, мне стало не по себе. Сначала я не приписывал этого вашему присутствию, но нечаянно коснулся вашей руки… и меня охватила страсть, глупая, слепая страсть… Если бы вы не были порядочной женщиной, я предложил бы вам все, что имею…

Я сделала движение, чтобы уйти.

– Не уходите, дайте мне высказаться. Понимаю, мои слова могут показаться циничными, но я не циник! Я знал много женщин, я их менял чуть не каждый день. Все эти женщины, даже самые большие и сильные, оказывались какими-то слезливыми и слабыми или капризными и мелочными. А в вас я почувствовал что-то властное, сильное… Я не умею вам объяснить этого, хотя и много думал об этом, – прибавил он с досадой, ломая веточку. – Моя страсть к вам с каждой минутой становилась сильнее и сильнее. Я знал женщин в тысячу раз красивее, чем вы! Но что-то в ваших движениях, в ваших глазах… Ваши узкие бедра, пышная грудь, изгиб спины, затылок! Я сам не знаю что, но я просто сходил с ума! Вы оказались умны и образованны, но тогда мне было все равно, вы могли бы быть глупой и пошлой. Я хотел вас, ваших губ…

Я покачнулась.

– Простите, – произнес он умоляюще. – Простите, я собирался говорить другое, но… Вы не знаете, сколько силы воли было мне нужно, чтобы не схватить вас в объятия, когда вы что-то попросили тогда у меня. Я поторопился уйти, когда мне мучительно хотелось остаться с вами, но я боялся себя. Что это была за ужасная ночь! Я несколько раз вскакивал и хотел идти к вам просить, умолять или взломать дверь вашего купе. В Москве меня встретили мои агенты, и при свете дня, за делами я сам посмеялся над собой… Но ночью!.. Я проклинал себя, зачем не спросил вашего имени, ведь я не знал ничего, ни кто вы, ни куда едете. Понемногу это начало проходить, но иногда, по ночам, одно воспоминание о каком-нибудь вашем движении или слове, и все начиналось сызнова… Тогда я брал женщин, думая помочь себе этим… О, не сердитесь! Я закрывал глаза, я хотел уверить себя, что это вы, но эти бедные создания каждым движением, каждым словом нарушали иллюзию… Вдруг эта встреча с Сидоренко! Я, как влюбленный школьник, послал вам романс. Сам не знаю, зачем я это сделал. Вы не поняли, да и как было понять… Я должен был уехать по важным делам, я все бросил – послал за себя человека и… вот я здесь… Я знаю, вы принадлежите другому и любите его. Я ничего не жду от вас, ни на что не надеюсь, я не так наивен, как этот бедный Сидоренко! Я ничего не решился бы сказать вам. Но вчера, когда я шел за вами, вы обернулись. Не знаю, что было в вашем взгляде, но я обезумел, я забыл все и сказал, что люблю вас.

Он замолчал и смотрел в сад.

А я? Пока он говорил, я испытывала то, что никогда не испытывала в объятиях мужчины. Это был какой-то горячий вихрь!

Едва он замолчал, я пришла в себя. Ноги мои дрожали, но голос, странный и глухой, был спокоен, когда я сказала:

– Уезжайте, пожалуйста, отсюда.

– Я не могу!

В этих словах была такая мольба, такая детская просьба, а эти бездонные глаза смотрели на меня с такой тоской!

О нет, пусть он не уезжает. Мне хочется еще немного полюбоваться на него, хоть немного побыть с ним – и я тихо говорю:

– Хорошо, оставайтесь, но надеюсь, что больше подобных разговоров не будет. Я полагаюсь на вашу сдержанность.

Как я счастлива, как я безумно счастлива. Я ни о чем не думаю, ничего не делаю. Все словно один бред – красный бред кругом. Я ни минуты не остаюсь с ним одна. Всегда мы бываем в большой компании и даже почти не разговариваем друг с другом, но я вижу его глаза. Я словно черпаю в его страсти свое спокойствие. Я холодна, я сдержанна целый день.

Но ночью – другое дело. Никто не видит, никто не знает. Окружающие тоже не замечают. Даже Женя – моя наивная «опытная» Женя.

Старк качается с Женей на качелях, а я срисовываю его в альбом. У меня целый альбом этих набросков, который я прячу от всех.

Через три недели я вернусь в Петербург, и все пройдет… Теперь же пусть будет так, как есть. Мы живем только раз! И кому я делаю зло моей любовью: о ней никто никогда не узнает.

Его нет уже третий день. Сидоренко говорит, что он уехал куда-то в леса.

Вчера явился Андрей и сообщил, что Старк провел эти три дня у них на лесопильне, и они приехали вместе.