В телефонной будке были выбиты стекла, но аппарат работал. Алик достал записную книжку, куда переписал утром Яшкин номер, набрал его.

– Да, Яков Наумович пришел. Но, к сожалению, он сейчас у руководства – срочное совещание… Обычно часов до шести тут задерживается… Да, позвоните еще.

Если по прямой, Бабушкинское кладбище располагалось не так и далеко от Измайлова – по ту сторону лесопарка «Лосиный остров». Можно, конечно, взять такси и махнуть по Кольцевой автодороге. Но Алик решил прокатиться на метро, столько лет его не видел. Привычные объявления из динамиков зазвучали на остановках: «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция…» И станции метро, и его вагоны за прошедшие годы как-то постарели, погрязнели. Но по сравнению, например, с нью-йоркским сабвеем московское метро выглядело все-таки неплохо.

От ВДНХ до Бабушкинского кладбища Алику пришлось проехать еще несколько остановок на автобусе. У старушки возле входа на кладбище он купил два букетика. Давно тут не был… Напротив входа, по ту сторону Ярославского шоссе, купола небольшой церквушки лучатся позолоченными крестами, кирпичные стены свежевыкрашены в темно-красный цвет; у церковных ворот сидит на земле нищенка… Посетителей на кладбище почти нет – понедельник. Заметно пригревает майское солнышко. Кресты, памятники, богатые, скромные. На них – фотографии умерших в овальных рамочках, трогательные и наивные надписи. Вокруг большинства могил проволочные оградки. Алик быстро нашел свою. Внутри – два надгробных холмика, тесно прижавшиеся друг к другу. Алик всхлипнул.

«Вот я и пришел, мои родные, мои самые близкие… Никому в этом мире, по большому счету, ничего не должен: мне делали добро – я отвечал тем же. Только у вас двоих в долгу неоплатном. Наверное, не самым плохим сыном был, но и тысячной доли своего долга не вернул. Это вы подарили мне жизнь и маленького носили на руках. Учили первым словам и первым буквам, вразумляли, что есть плохо и что хорошо. А когда вырос и время от времени попадал, молодой дурачок, в беду, это вы летели мне на помощь, не раздумывая. Я знал – у меня за спиной родительский очаг, там меня всегда ждут и любят, не отвернутся, не предадут».

Нагнувшись, Алик положил на холмики цветы. Посопел немного, успокаиваясь. Внутри оградки он смастерил когда-то небольшую скамеечку. Для мамы – она часто приезжала сюда побыть с отцом. Алик уселся на скамеечку.

Ему вспомнился отец в последние недели перед смертью. Он уже совсем ослаб; порой проваливаясь в забытье, мог и наделать под себя. Тогда Алик брал его легонькое, высохшее тело на руки, а мама над тазиком подмывала отца, меняла постельное белье, вытирала клеенку, предусмотрительно положенную на матрас. Однажды после такой процедуры отец открыл глаза – в них застыли тоска и стыд. «Скорее бы…» – тихо сказал он и опять закрыл глаза. Отцу не говорили о его страшном диагнозе. И он, чтобы не расстраивать маму и Алика, делал вид, что не догадывается. И все-таки проговорился – скорее бы смерть. Неужели и Алику предстоит мука сия? Он где-то читал о предусмотрительном раковом больном, который, жалуясь на бессонницу, загодя обзавелся целым пузырьком снотворных таблеток. А когда скрутила совсем болезнь, высыпал их всех на ладонь – и в рот… Надо будет об этом подумать. Если только хватит решимости… Скоро, скоро черед Алика. Уйдет к отцу и матери. Если они пребывают где-то, Алик их снова увидит. А если ничего нет, то все равно уйдет к ним. Туда же, где и они сейчас, – в никуда.

После кладбища Алик доехал на метро до центра, вышел у Китай-города. Поднялся к Политехническому музею – мимо сумрачных зданий бывшего ЦК КПСС. Теперь тут обитают новые хозяева… Напротив, в уютном зеленом скверике все так же темнел памятник «Героям Плевны». У этого памятника Алик иногда назначал свидания Барбаре, а до Барбары и другим – место удобное, в центре, но толпы нет, не потеряешься… Куда-то спешили озабоченные пешеходы. Одеты совсем неплохо. После девятилетнего отсутствия Алику бросилось в глаза обилие машин на улицах, много иностранных марок.

У Политехнического Алик свернул на Ильинку, в сторону ГУМа. Изнутри ГУМ выглядел помолодевшим, свежеотремонтированным. На прилавках и за сверкающими витринами обилие товаров, почти все – импортные. Пересчитывая цены по курсу обменного пункта, где побывал утром, Алик обнаружил, что некоторые цены даже выше, чем в стране «желтого дьявола». А средний заработок здесь, по данным официальной статистики, на порядок ниже. Кому же по карману эти товары? Но, как ни странно, покупатели в ГУМе не переводились, хотя очереди вдоль прилавков, столь привычные в прошлом, исчезли.

На третьей линии ГУМа Алик заглянул в секцию электронной аппаратуры. На полках – неведомый прежде выбор товаров. И тут его осенила идея. В подарок тете Даше он решил купить телевизор. Сколько лет уже стоит у нее этот крохотный, с черно-белым экраном – давно пора выбросить. Коробку с «Сони» он вытащил наружу, нашел такси и поехал к себе в Измайлово. Такси катило знакомыми улицами – по Мясницкой, которая раньше называлась улицей Кирова, через площадь трех вокзалов, через Сокольники, Преображенскую площадь, Черкизово, по Щелковскому шоссе. Улицы в центре выглядели почище, понаряднее, чем прежде. Все-таки, вроде бы, что-то делается, что-то меняется к лучшему. Дальше от центра улицы становились привычно тусклыми, запущенными.

Таксист помог Алику поднять коробку с телевизором на третий этаж. Тетя Даша, открыв дверь, удивленно взглянула на запыхавшегося Алика.

– Вот, тетя Дашенька, подарок тебе.

Новый телевизор едва уместился на тумбочке.

– Ой, милок, красота-то какая! Спасибо… Только ведь дорогой он – зачем так потратился?

– Будешь смотреть телевизор и меня вспоминать… Хочу, чтоб потом меня вспоминали… А этот, старенький, мы выбросим, он свое отслужил.

– Да ты что – как можно? Он же еще работает.