Шрифт:
– Слушай… У меня… Словом, ты не мог бы меня там подождать, а после поселить у себя на недельку?
– Без проблем, – сразу согласился сменщик, и на душе у Сашки потеплело. Наверное, он чересчур подозрителен с этим своим четвертым правилом. Хорошие люди есть. В них нужно только поверить. – Через сколько будешь?
– Минут через десять, – ответил Пикулин и отключил связь.
Взглянув в последний раз на черный государственный автомобиль, стоящий у подъезда, Пикулин сунул трубку в карман и хотел уже выбираться на дорогу, как вдруг произошло нечто, что остановило его желание. Из подъезда, словно за ними гнался дог Капрал из тридцать второй квартиры, выбежали трое: высокий парень лет тридцати, за ним еще более высокий мужик лет сорока с небольшим, а следом… Сашка обмер. Третьим был тот, кто встретил его на пороге ГУВД, когда Пикулин приходил туда с твердым намерением сдать кейс мертвеца.
Все трое уселись в «Волгу», и машина, взревев толково отрегулированным двигателем, рванула с места.
– Куда это вы, ребята? – пробормотал, не слыша самого себя, Санька.
И только сейчас заметил, что на той же асфальтовой площадке стоит еще одна машина – неприметная белая «шестерка». Ее тут тоже никогда не было. Значит, в его квартире кто-то остался. Приезжали на двух машинах.
– Да что такое происходит?..
И вдруг рука его нащупала в кармане еще теплый предмет.
Сашка вытащил руку, посмотрел на телефонную трубку и включил функцию набранных номеров. Последним вызванным абонентом там значилось: «Sopyan».
Четвертое универсальное Сашкино правило работало безукоризненно. Не было еще случая, чтобы оно дало сбой.
Глава шестая
Разговор о Сопьяне зашел сразу, едва машина тронулась с места. Желябин, уже зная, что к его пояснениям добавится еще минимум пятьдесят процентов информации, говорил:
– Сопьян Михаил Михайлович… Тридцать пять лет… Ранее не судим. В пятом таксопарке работает с девяносто девятого года, характеризуется положительно. Спиртное употребляет только по праздникам…
– Последнее не положительный момент в характеристике, а, скорее, отрицательный. Я подсчитывал как-то на досуге, – мягко перебил Кряжин. – У нас шестьдесят четыре праздника в году, не считая дней рождения каждого гражданина России и дней рождения его родственников. Набегает что-то около семидесяти, так что Сопьян пьян, простите за каламбур, каждый пятый день. Дальше, майор.
Место жительства, регистрации… семейное положение… Связи – половина штата таксопарка.
Кряжин добавил, что Михаил Михайлович частенько выезжает на природу на служебных авто, любит дальние рейсы, попутчиков не боится, потому что ездит с отверткой и ножом под сиденьем.
– А это номер его мобильного телефона. – Вынув свой, советник набрал цифры по бумажке. Некоторое время он слушал длинные, как вой волков в полнолуние, гудки, потом в трубке что-то щелкнуло, хрястнуло, и бесшабашный голос ему ответил:
– Алло! Я слушаю.
– Сопьян, я от Сани Пикулина. Мне в Москву нужно, а он дал мне номер и сказал, чтобы я позвонил.
– Ты где сейчас? – не подумав и секунды, поинтересовался сменщик Пикулина.
«Некрасова, рядом с библиотекой!» – заметив вопросительный взгляд следователя, прошипел скороговоркой Желябин, и Кряжин сказал:
– Я на Некрасова, рядом с библиотекой. Тут «Волга» черная чья-то стоит уже часа два…
– Сейчас подъеду, – сказал Сопьян и через минуту действительно подъехал. – А ты знаешь, сколько до Москвы?
– Знаю, двести сорок километров.
– Не, по деньгам? – уточнил сменщик. И тут же стал проявлять признаки суеты. Пока он болтал с мужиком, кто-то сел на сиденье рядом с ним, а когда Сопьян сунул руку под сиденье, там уже были другие руки.
Клац! Клац!
– Это что за дела? – спросил Сопьян, разглядывая свои запястья, украшенные наручниками.
– Не шуми, – попросил Кряжин. – Я из прокуратуры. В Москву не поедем. Пока, во всяком случае. Садись на пассажирское, я сяду за руль. Просто слушай и запоминай…
– …нет, звонить мы не будем. Говоришь, Санек сидел? Вот видишь, а ты говоришь – позвоним… Вы, вообще, часто перезваниваетесь? Вот видишь… Мы, Миша, будем ждать. Сунем свой ковер нетерпения в сундук ожидания и начнем считать секунды.
– План горит.
– Я решу вопрос с Илюшиным. Будем считать, что сегодня ты за рулем, но выходной.
Наручников на Мише давно не было, но он до сих пор тер запястья. Все, что ему теперь оставалось, это слушаться и повиноваться. Сначала повиноваться не хотелось, но этот высокий паренек, тот, что помоложе следователя из Генеральной, но и не их, не холмский, а третий, вдруг взял его за воротник свитера, подтянул к себе, а потом, гад… сунул пальцы в его ноздри и так больно стал поднимать вверх, что…
И при этом никто даже не думал его останавливать. Лишь этот, Желябин, кажется, удивленно так посмотрел… И не столько возмущался бесчеловечностью обращения, сколько дивился ловкости приема.