Если никто не видит и горе не сравнимо ни с чем, мужчине плакать можно.

Забрав у сержанта автомат, Кряжин быстро отстегнул магазин, посмотрел в его нутро и чертыхнулся. Хотел бросить и то и другое себе под ноги, но потом, кинув последний взгляд на сержанта, передумал. В два шага приблизившись к гаишной машине, он бросил оружие на заднее сиденье и посмотрел на замок зажигания.

Через несколько мгновений, повернув ключ, чертыхнулся вторично: двигатель красной в синюю полосу «шестерки» не заводился, наверное, с самого утра – с того времени, когда эти двое приехали на пост.

Двигатель орал, как разбуженный медведь, гнаться на нем за двухсотсильным «мерседесовским» не представлялось никакой возможности, и советник, ругаясь уже вслух, рывком выдернул из кармана телефон.

– Сидельников! Сидельников, что там у вас?..

– Он мертв, Иван Дмитриевич… Мы в двух шагах от больницы, но он мертв. («Господи, зачем он мне звонил?!» – раздался глухой вскрик где-то дальше.)

Оттянув пальцами воротник рубашки, советник дернул щекой и покрутил подбородком.

– Отдайте лейтенанта врачам и сразу на КПП. Здесь никакой сержант и холодная, как смерть, «шестерка».

– Мы будем через двадцать минут! – раздалось опять где-то вне эфира.

– Двадцать… – Кряжин пожевал губами, сунул в них сигарету и изменил распоряжение: – На КПП подберите сержанта и гоните в сторону Москвы. Если буду где сворачивать, оставлю маячок. Ты понял меня, Игорь?

Он понял.

– И передай Желябину… Словом, чтобы не причитал и господа нашего понапрасну не тревожил. Это работа его была, лейтенантская… Прости меня, господи, нельзя сейчас иначе… – пробормотал он, уже укладывая трубку в карман. – Никак нельзя…

Он тронул машину, так и не успевшую прогреться для предстоящей работы, и бросил последний взгляд на застывшую фигуру милиционера. «Его брать с собой, это хлопот не оберешься, – подумал советник. – Вместо одного тела придется думать о двух…»

Этим и закончилось его присутствие на кровавом контрольно-пропускном пункте трассы Холмск – Москва. Осторожно переключившись со второй передачи на третью, он прислушался к работе двигателя. Кажется, машинка приработалась… И включил четвертую. Она пошла мощнее, выжимая из себя все, что можно выжать, до того, как умный водитель переключится на последнюю, пятую. И Кряжин, доведя двигатель до критической точки, включил рычаг до упора вправо, а потом до упора вперед.

«До Москвы двести сорок километров. Около десятка съездов к населенным пунктам и два поста ГИБДД. До столицы они не доедут в любом случае. Быть того не может, чтобы люди на КПП, будучи предупрежденными, их пропустили на всех блокпостах… – Советник поискал глазами по консоли и потянулся к ней рукой. – Где-то они должны вильнуть хвостом. Обязательно должны…»

Он включил магнитолу, перевел звук на минимум, а радиостанцию, наоборот, вывел на максимальный звук.

То, что неизвестные заторопились убраться из Холмска, его встревожило. Он, к примеру, не уедет отсюда до тех пор, пока не найдет груз Головацкого. И уедет лишь в том случае, если выяснит все, что его касается. Того же настроения придерживается, видимо, и параллельная сторона розыска. Но она вдруг засобиралась восвояси. Причин тому может быть, конечно, много. Но Кряжин упрямо гнал машину, уверенный в том, что его из Холмска без доведенного до конца дела не выгнала бы никакая причина. Ника-ка-я. Значит ли это, что параллельная линия розыска свою задачу по достижению цели выполнила?

Но мерзавцы стреляли в Пикулина и не попали. Кряжин видел его своими глазами в тот момент, когда с КПП пришло сообщение о том, что синяя иномарка выезжает из города. Пикулин, скорее всего, не самый лучший человек ни в стране, ни в Холмске, но когда бандиты стреляют в кого-то не из своего круга, к реноме «мишени» в глазах общественности это что-то всегда добавляет.

Что же произошло?

У поворота с покореженным указателем «Войцеховка» советник сбросил скорость и стал выискивать глазами свежий след поврежденного шипами льда. Он видел такой у места убийства четверть часа назад. Машина тяжелая, скорость большая, резина шипованная. Они торопятся и теперь знают, что до МКАД их будут встречать не один раз. А потому тормозить будут резко и сворачивать так же в запале. И им не до соображений о том, что после таких маневров остаются весьма четкие визуальные следы.

«Они обязательно свернут, – думал Кряжин. – Только бы не проглядеть ледяную рвань на дороге… Войцеховка – мимо. Дорога в наледи, сразу после поворота – утрамбованный снег. «Мерседес» тут же оставил бы четкие следы. Но наст чист, а между мной и ними нет ни одной машины…»

Навстречу двигалась старенькая «копейка», желтая, грязная, с ржавчиной на каждом изгибе кузова.

Кряжин, ожидавший всякого и всяких, выехал на встречную полосу, коротко сыграл цветомузыкой на крыше, и провинциальный водитель прижал «Жигули» к обочине.

– Багажник открой, живо! – Выскакивая из машины, Кряжин оставил дверцы открытыми, а двигатель включенным.

Размеры советника на мужика произвели гораздо большее впечатление, чем «макаров» в его руке, устремленный в салон его машины.

– Я не сам!.. – заверещал мужик и замахал перед лицом советника руками, как сигнальными флажками. – Это они, товарищ милиция, это они!..

«Важняк» был прав в своем предчувствии. Он словно ожидал увидеть то, что увидел.

Когда крышка со скрипом отворилась и мужик, продолжая орать, как блаженный, отскочил в сторону, для советника перестали существовать все цвета, кроме черного и красного.