Чуть свет мы отправились в путь.

Тропинка вилась по склону сопки. Сначала она шла над посёлком, потом свернула в глубь острова. Мы брели с сопки на сопку, мимо поросших голубым мохом елей, мимо громадных лопухов и высокой, в рост человека, дикой гречихи. Потом лопухи и гречиха исчезли, тропинка запетляла в низкой траве.

— Смотри, Коля, какая подозрительная трава, — сказал я. — Она мне что-то напоминает… я где-то её видел…

— Удочки — вот что она тебе напоминает, — ответил Коля. — Это бамбук.

Бамбук-лилипут! Мы засмеялись и пошли дальше.

Мы перевалили через сопку и наконец почувствовали в воздухе сырость и услыхали ровный сильный гул.

— Океан! — сказал Коля.

Он первый взбежал на пригорок. Перед нами была бесконечная синяя вода, белая паутина волн, берег, а на берегу — каменная башенка. Маяк!

Оставалось только спуститься к нему. Но тропинка упрямо не хотела идти вниз. Она карабкалась с вершины на вершину… Мне это надоело, и я сказал:

— Слушай, Коля, давай махнём напрямик!

— Ты что! А бамбук?

Разве это бамбук!

Бамбуковые кисточки едва доставали нам до колена. Мы переглянулись и сошли с тропинки.

Я плыл по зелёной траве, как пароход. Бамбуковые листья обтекали мои колени, как вода.

Сзади брёл Коля.

Скоро бамбук стал выше. Его листья уже стегали нас по животам.

— Может, повернём? — предложил Коля.

— Ну да!

Я сделал шаг и ухнул в яму. Листья с треском соединились над головой. Из ямы я вылез весь перепачканный и исцарапанный. Колина голова качалась далеко впереди. Бамбук был ему уже до плеч.

— Давай повернём! — крикнул я.

Мы повернули, но — удивительное дело! — бамбук, вместо того чтобы уменьшиться, стал ещё выше. Пошли налево — под ногами оказалась топь. Повернули направо — наткнулись на стену колючих кустов.

Я шёл, падал, поднимался и падал вновь. Колю я уже не видел. Только слышал, как он трещит позади. «Молодец, хорошо идёт!»

Я брёл напрямик, теряя силы, не разбирая пути. Во рту у меня пересохло, ноги слабели. И вдруг передо мной открылась поляна. Узкая, длинная, она вела прямо вниз, к берегу. Должно быть, по ней когда-то лесорубы спускали брёвна.

Я вывалился из бамбуковой чащи, шлёпнулся на землю и прохрипел:

— Коля-а-а!..

В бамбуке затрещало.

— Сюда-а-а!..

— Иду-у!.. — раздался Колин голос, и я увидел, что Коля стоит на той же поляне, только ниже, чем я. Кто-то невидимый, кого я всё время принимал за Колю, ломая с хрустом бамбук, удалялся.

— К-кколя, — заикаясь, спросил я, когда мы сошлись, — т-т-т-ты давно здесь?

— Минут пять. А что?

— Н-н-ничего.

Я понял, кто бродил со мной в бамбуке.

Двигаясь по поляне вниз, мы спустились к маяку. Он стоял на мысу, на высоченной скале, — белая башня с кольцевым балкончиком наверху.

Навстречу нам из башни вышел человек в синем кителе.

— Смотритель маяка, — представился он.

Мы рассказали, зачем пришли.

— Ах, как жаль! — сказал смотритель. — Ведь ушёл ваш приятель! Вчера целый день был, а сегодня утром ушёл. На катере пошёл к Дальним скалам каланов снимать, морских выдр. Вот тут всё бродил.

На тропинке я заметил след — отпечаток большого башмака с шипами, как у футболистов.

— Опять не успели! — сказал я. — Какой-то неуловимый человек! Ну что ж, идём, Коля?

— Куда вы? — сказал смотритель. — Отдохните у меня.

Отдыхать мы не стали, а по узкой винтовой лесенке забрались наверх, на балкон. Обточенная водой скала была теперь внизу, у наших ног. Волны, как чешуйки, вспыхивали у подножия скалы.

У меня под каблуком хрустнул кусочек стекла.

— Опять окна брызгами побило! — пожаловался смотритель. — Как шторм, так бьёт. Хлещет — только держись!

До воды от нас было метров пятьдесят.

— И часто штормит? — спросил я.

— Зимой не перестаёт.

Мы спустились вниз. Коля уселся у подножия башни, достал альбом и начал рисовать. Он нарисовал зимний суровый берег, заснеженную скалу. Чёрные волны шли в наступление на неё. Белая пена так и летела вверх, туда, где светил фонарь. Далеко в море плыли корабли. Маяк Край Света показывал им дорогу.

Вечером Коля сел писать вторую открытку: