— Немцы в деревне есть? — выдохнула Лена. Женщина с минуту молчала, изучая ее

и, поманила рукой. Девушка подумала, что та не хочет громко говорить, поэтому

подзывает, чтобы шепнуть и, пошла, не думая о подвохе.

— Ты откуда? — спросила женщина. Лена нахмурилась: разве о том речь шла? А

пока думала, женщина схватила ее за руку, да так крепко и ловко, что Лена

сообразить не успела, увернуться.

Миг какой-то и девушка оказалась без автомата и буквально затолкнута в сенки, а

там в какой-то закуток с шайками, ведрами, старыми банными вениками. Схлопала

дверь.

Лена ринулась на препятствие, заколотила кулаками. Хоть бы что.

Огляделась в поисках лазейки — ничего, даже махонького окошечка нет, и темно,

как в кладовке их Московской квартиры.

Как же она попалась-то? Прав был Дрозд!…

Нет, не прав!

Нет!

Что же теперь будет?

Она выберется!

Сердце гулко колотилось в груди и в голове помутилось от страха и понимания, что

она сама пришла в западню и в любой момент хозяйка сдаст ее полицаям, а те

расстреляют без всякой волокиты. Вот так бездарно, глупо она умрет и ничем не

поможет ни своей Родине, ни Красной армии.

Лена прижалась спиной к двери, чтобы не упасть от головокружения и звона в ушах,

что проявился вместе со слабостью слишком резко и не ко времени. Прочь!

И начала монотонно пинать пяткой дверь, глядя перед собой и ничего не видя.

Одна нога устала, второй пинать стала, а толку ноль.

Девушка осела без сил и замерла, жалея, что уродилась такой глупой, никчемной. И

умрет, как родилась — глупо и бездарно. И вспомнилось, как совсем недавно

хотелось, чтобы ею гордились, но сейчас отчего-то это показалось совсем мелким,

неважным, даже эгоистичным. А вот то, что она не отомстила за ребят, казалось не

просто провалом — превращало ее в ничтожество.

Она не знала, сколько сидит в темноте в этой коморке, и даже не заметила, как

задремала, перейдя к другой стене, в угол, устав жалеть о своей бесцельно

потраченной жизни, боятся смерти. Она тоже как — то быстро стала далекой и совсем

не страшной. Несправедливой и жестокой, не больше. И с ней, как и с тем, что

творилось вокруг, Лена ничего не могла сделать.

Ей снился Коля. Он улыбался ей и гладил по щеке, и его глаза говорили ей больше,

чем могли сказать слова. "Скоро увидимся", — прошептала она ему. Сердце сжалось

от боли за него, от понимания, что он погиб, а она пока жива не сможет смириться

с его смертью. Николай покачал головой и осторожно коснулся ее губ…

Дверь скрипнула так, что Лене показалось, обвалился потолок. В глаза ударил свет

и она прикрыла их рукой. В коморку прошла та самая женщина, села напротив на

лавку, рассматривая девушку и протянула миску с картошкой и салом. Запах еды

дразнил и манил, но как взять непонятно от кого? А если это враг? Ведь зачем-то

она ее заперла, автомат отобрала.

Лена качнула головой, посмотрела на нее непримиримо, неприязненно.

Женщина просто поставила миску рядом с ней, на перевернутый ушат.

— Ешь. Вижу же, голодная.

— Нет. Зачем вы меня держите?

— Чтоб беды не натворила.

— Отпустите меня и отдайте автомат!

— Нет, и не кричи, контуженная. В деревне немцев полно, прознает кто, солдатне

отдадут и будет тебе… автомат.

Лена побелела от страха. Помолчала и выдала хрипло:

— Я не контуженная.

Женщина вздохнула, с печалью поглядывая на нее:

— А то оно не видно. Зовут-то тебя как, не контуженная?

— Пчела.

Женщина опять вздохнула, головой качнула:

— Ой, девка… Годов-то тебе сколь?

— Все мои.

— Дите, — протянула женщина. — Если что, будешь будто племяшка моя, Олеська