– Неужели вы думаете, что это все вам сойдет с рук?

– Об этом я уже давно не думаю, я в этом полностью уверена.

– Да, это почему же? Когда мы уходили из твоего «борделя», нас, кроме твоих посетителей, среди которых было много немецких офицеров, видели Рихард и этот как его там. – Карл запнулся не в состоянии вспомнить имя «поляка», – В общем, это и не важно. Твоя визитная карточка с адресом побывала в руках почти всех офицеров авиабазы. Так что отвертеться тебе будет довольно трудно.

– Позволь мне с тобой не согласиться. Твои друзья вряд ли что-то вспомнят после такого похмелья, так что свидетели из них не получатся. Что же касается всего остального, то я совершенно не собираюсь скрывать тот факт, что мы ушли вместе. Я даже скажу, что мы провели чудесную ночь. А рано утром ты ушел обратно в часть. Потом найдут твой труп без документов и начнут искать убийц, а ими могут оказаться кто угодно. Или бродяги, или члены Сопротивления, а может те два олуха, что так кстати ко мне приставали и с которыми ты чуть не подрался.

Мелен, встав, подошла к столу, находящемуся за бочками, о существовании которого он даже не догадывался.

– Ведь убьют тебя вот этим, – в ее руке появился обычный немецкий штык-нож, имевшийся у каждого солдата и, соответственно, достать который не составляло никакого труда. – Вот так вот, дружок.

По спине пробежал холодок, и Карл невольно отвернулся при виде орудия своего убийства. В этот момент он даже позабыл о боли. Мысли путались одна за другую, разжигая в голове всепоглощающий хаос.

– Ну что замолчал, настроение пропало?

– Оно у меня пропало еще до твоего прихода, – Карл набрал в грудь воздуха для того, чтобы следующие слова произнести как можно убедительнее. – В вашем плане есть маленький изъян.

– Где именно?

– Мне незачем рано утром уходить от тебя, если мы провели чудесную ночь. Ведь у меня увольнение до девяти вечера. Тебе не поверят.

Мелен на секунду задумалась, затем, бросив нож на стол, не торопясь, направилась к Карлу.

– Ты прямо настоящий Шерлок Холмс. Жаль будет убивать такой талант.

– Так ты не убивай.

– Не могу, милый. Так надо.

– Кому надо?

– Ты задаешь слишком много вопросов, ответы на которые тебе совсем не пригодятся в твоей недолгой жизни.

– Надо жить настоящим моментом, а не заоблачными далями.

– Особенно, если эти дали не светят в твою сторону… Ты меня уговорил, мы убьем тебя вечером.

– Премного благодарен.

– А чем ты, собственно говоря, недоволен? Я к твоей никчемной жизни прибавила еще один день. За это благодарить надо.

– Большое вам спасибо, – Карл опустил голову, изображая поклон. – Премного благодарен еще раз. Но возникло еще одно «НО».

– Какое? – похоже, что его упорное нежелание «умирать» начинало действовать ей на нервы.

– Если вы меня убьете вечером, то любой врач сможет определить, что избили меня задолго до смерти. Опять возникнут вопросы, и их будет ничуть не меньше.

– Ну, спасибо, – теперь уже она поклонилась. – Если бы не твои советы, нам пришлось бы туго.

– Не сомневаюсь.

– Но знаешь, – она на секунду задумалась, – есть выход и из этой ситуации. Тебя вообще никогда не найдут. Мы убьем тебя так, как и планировали, и умирать ты будешь так долго и мучительно, что расскажешь нам все… А свое алиби я придумаю позже.

Как тебе такой вариант? И если ты думаешь, что у меня будут проблемы, то ошибаешься. Ты даже не представляешь, какие знакомые у меня есть среди ТВОИХ соотечественников.

– «Да, хороший выход, ничего не скажешь. Надо искать новый путь».

– Я думаю, что все это лишнее. Я и так все расскажу, – добавил он в слух. – Но только при одном условии.

– Ты все расскажешь безо всяких условий. Вопросы здесь задаю только я, и если ты этого до сих пор не понял, то сейчас снова побеседуешь с Жаном.

– И тебе даже не интересно, что это?

– Нет, – она потянулась к карману и достала еще одну папиросу.

– Извини, Карл, но мы не сможем сохранить тебе жизнь. Таким мерзавцам, как ты, не место на этом свете.

– Неужели он был такой сволочью?

Мелен прекратила покусывать мундштук папиросы и повернулась в его сторону. На ее лице уже не было той ожесточенности, как раньше. Скорее, это был взгляд усталости и снисхождения.