— Ты сойдешь съ ума, Модестъ! ты сойдешь съ ума! — печально твердилъ Иванъ, глубокомысленно качая головой.

Модестъ не отвчалъ. Иванъ конфузно потупился.

— Тогда я не понимаю, — робко сказалъ онъ. — Тогда… вотъ ты говорилъ на счетъ капитала… Тогда зачмъ теб тратиться на Миличку Вельсъ?

— Ба! — небрежно возразилъ Модестъ. — Да вдь она, если хочешь, тоже что-то врод бреда. Жрица богини Истаръ. Я положительно убжденъ, что уже зналъ ее три тысячи лтъ тому назадъ въ Сузахъ.

Онъ слъ на кушетк, сбросивъ съ ногъ одяло, и весело посмотрлъ на Ивана оживившимися, значительными глазами.

— Знаешь, — почти радостнымъ голосомъ сказалъ онъ, — знаешь? Вотъ я вижу: ты меня ея любовникомъ считаешь. A вдь, между тмъ, вотъ теб честное слово: я никогда ея не имлъ. Если, конечно, не считать того, что было между нами въ Сузахъ.

Иванъ пожалъ плечами.

— Еще глупе.

Модестъ отвернулся отъ брата съ презрительнымъ вздохомъ, опять вытянулся вдоль кушетки и произнесъ менторскимъ тономъ, лежа къ Ивану спиной:

— Глупъ ты. Не понимаешь мучительныхъ восторговъ неудовлетворяемой жажды. Ты никогда не испытывалъ желанія прибить женщину, къ которой y тебя страсть?

Иванъ смутился.

— Да съ какой же стати?

— Никогда? — капризнымъ голосомъ настаивалъ Модестъ.

Иванъ даже бурый сталъ отъ румянца.

— Видишь-ли… Если хочешь… То есть… Вскор посл производства… въ полку…

— Ну? — живо обернулся къ нему Модестъ.

— Да ничего особеннаго… Одна этакая… ну, двка то есть… часы y меня стащила…

— Ну? — уже разочарованно повторилъ Модестъ.

— Ну, не выдержалъ, далъ по рож. Не воруй.

— Въ кровь? — жадно спросилъ Модестъ, какъ бы хватаясь хоть за сію-то послднюю надежду на сильное ощущеніе.

— Сохрани Богъ! — съ искреннимъ испугомъ воскликнулъ Иванъ. — Что ты! Я и то потомъ чуть со стыда не сгорлъ.

— Слизнякъ!.. — со вздохомъ отвернулся Модестъ и долго молчалъ. Потомъ, окружаясь дымомъ, произнесъ порывисто и глухо, такъ что даже напомнилъ манеру Симеона:

— Когда я съ Эмиліей, мн хочется только бить ее.

— Неужели позволяетъ? — изумился Иванъ.

Этотъ простодушный вопросъ засталъ Модеста врасплохъ.

— М-м-м… — промычалъ онъ. — Я мечтаю, что позволяетъ.

— То-то… — столь же простодушно успокоился Иванъ. — У нея такіе глаза, что скоре отъ самой дождешься.

Но Модестъ уже оправился, найдя подходящую карту въ фантастической колод своей, и возразилъ съ упоеніемъ:

— Въ этомъ то и шикъ. Мечтать, будто ты истязаешь гордое и властное существо, это настолько прекрасно и тонко, что ты не въ состояніи даже вообразить своими бурбонскими мозгами. Ты обдаешь y нея завтра?

— Куда мн съ вами!.. Вы — большіе корабли, a я маленькая лодочка.

— Посл обда наврное будутъ тройки. Дай-ка мн взаймы рублей пятьдесятъ.

— Ей Богу, y самого — только десять, — сконфузился Иванъ. — Если хочешь, возьми семь. Я какъ нибудь… того… ничего… трешницей обойдусь.

— Чортъ съ тобой. Возьму y Скорлупкина. Этотъ болванъ всегда при деньгахъ.

— Съ тридцати-то рублеваго жалованья?

— A хозяйскій ящикъ на что? Вс приказчики воры.

— Гмъ… — замялся Иванъ. — Одолжаться подобными деньгами щекотливо, Модестъ.

— Деньги — не дворяне, родословія не помнятъ, — спокойно звнулъ Модестъ.

— Но — если ты самъ увренъ, что краденыя?

— Нтъ, такого штемпеля я на нихъ не видалъ.

— Тогда — зачмъ бросать тнь на Скорлупкина?

— A что, онъ завянетъ, что-ли, отъ тни моей?

— Да, конечно, не расцвтетъ. Я не понимаю, какъ можно такъ неосторожно обращаться съ чужою репутаціей.

— Охъ, ты! Блаженъ мужъ, иже и скоты милуетъ!

— Скорлупкинъ совсмъ не скотъ. Хотя необразованный и смшной немножко, но очень услужливый и милый молодой человкъ.

— Относительно человчества его я оставляю вопросъ открытымъ, — звая съ воемъ, сказалъ Модестъ. — A вотъ, что y него рыло красное и лакированное, — это врно. И что, вмсто рукъ, y него красно-бурыя потныя копыта какія-то, это тоже сомннію не подлежитъ. И что, съ этимъ-то краснымъ рыломъ и этими-то копытами, онъ изволилъ влюбиться въ нашу Аглаю, — это безспорнйшая истина номеръ третій.

— Есть! это есть! — добродушно засмялся Иванъ. — Этакій комикъ!.. Очень замтно есть.

По лицу Модеста проползла странная больная гримаса, которую онъ поспшилъ скрыть въ шутовской, цинической усмшк.

— Когда Аглая выйдетъ замужъ, — сказалъ онъ — погаснетъ большой рессурсъ моихъ скудныхъ средствъ. У меня правило: кто въ нее влюбленъ, — сейчасъ денегъ занять.

— До Григорія Скорлупкина включительно?

— Почему нтъ? Влюбленный не хуже другихъ. Мн онъ даже предпочтительно нравится. Я ему сочувствую. Я желалъ бы, чтобы онъ имлъ успхъ. Аглая и онъ — это пикантно. Что-то изъ балета «Красавица и зврь».