Жуков впоследствии вспоминал, что «то были очень тяжелые для Сталинграда дни». Посольство США в Москве утверждало, что город практически потерян. Вечером 16 сентября Сталин получил радиоперехват немцев: «Несокрушимые германские войска захватили Сталинград. Россия разрезана на две части — север и юг — и скоро прекратит свое существование как суверенное государство». После длительного и тягучего молчания, когда Сталин не отрываясь смотрел в окно, последовал приказ соединить со Ставкой. По телефону было отдано распоряжение: «Еременко и Хрущеву немедленно доложить обстановку в Сталинграде. Действительно ли город захвачен немцами?»

В эти же часы, выскочив передохнуть и глотнуть воздуха, Чуйков у входа в свой штаб наткнулся на молодого офицера. Кто такой? «Антон Кузьмич Драган, командир 1-й роты 1-го батальона 42-го полка 13-й гвардейской дивизии». Последовал короткий приказ: собрать своих людей и «оборонять центральный железнодорожный вокзал». Драган, как было приказано, собрал своих солдат и двинулся в сторону вокзала. Лишь встретив шквальный огонь, Драган понял, что, прежде чем защищать, ему придется отбить вокзал у немцев. Последовал короткий инструктаж шепотом. Со стороны перрона его люди пробились в здание собственно вокзала и наши ручные гранаты действовали не хуже немецких, автоматные очереди окончательно изгнали «прежних жильцов». Место было, по-сталинградски оценивая, живописным. Паровозы, вагоны всех типов, платформы, искареженный металл вперемежку с кирпичными завалами. Ободрившийся Драган не почивал, он ждал немедленной контратаки. Ему было бы трудно понять, почему его на время оставили в покое. А дело было в том, что немцы подсчитали потери и, поскольку эти потери превысили шестьдесят процентов личного состава, то «изгнанные» ожидали либо замены, либо подкреплений — научное ведение военных действий.

Но жертва педантизму не была долгой. Их час пришел скоро. Германская авиация начала подготовительную работу. Вокзальный потолок опал, стены задымились. Железные прутья открыли нутро железобетона. Драган забрал своих людей и перешел в соседнее здание — фабрики по производству гвоздей, из которой открывался хороший вид на Волгу и подходы к ней — настоящая панорама города. Проблемой стала вода. Можно было жить без еды, можно было экономить боеприпасы (или взять их у врага), но жажда на фоне волжского речного простора убийственно действовала на самых отважных. Выстрелы по водопроводу ничего не дали, трубы пересохли. Люди пока еще держались. С наземным противником они умели совладать, но враг из поднебесья огорчал очень.

Общим местом стало упоминание того, что немцы обладали превосходством в воздухе. Эта констатация достигла Кремля. На аэродром левого берега Волги был прислан секретарь ЦК ВКП(б) Г.М.Маленков. Офицеры-летчики ждали наградных листов и тем большим было их изумление, когда Маленков вызвал вперед невысокого майора с зачесанными назад волосами и обратился к нему с немыслимой речью: «Майор Сталин, боевое мастерство ваших истребителей никуда не годится. В последнем бою не было сбито ни одного немецкого самолета. Что это? Вы забыли, как нужно сражаться? Как мы это должны понимать?» Командующий 8-й воздушной армией генерал Хрюкин получил разнос по всей форме. (Жукову пришлось защищать боевого генерала.) Но в дальнейшем сыграли роль не подобные разносы, а растущая смена отважных пилотов и прибывающие новые прекрасные модели самолетов.

Сталинградская битва, в которую входили две воюющие державы, очень отличалась от великих битв прошлого. Ближе всего по характеру к ней подходит Верден, где в Первую мировую войну начальник германского генерального штаба Фалькенгайн решил обескровить французскую нацию. Но есть и большое различие. В фортах Вердена минные заслоны и пулеметные гнезда так или иначе разъединяли противников (частично помогали непробиваемые могучие бетонные стены казематов и соединительных ходов). Люди гибли, в основном, от пулеметного огня и артобстрелов, не видя лица противника. В Сталинграде все сплелось. За тонкой стеной фабричного дома можно было слышать дыхание того, кто собирается тебя через минуту убить. Иногда один дом представлял собой «слоеный пирог» — первый и третий этажи принадлежали советским воинам, а второй и четвертый — немцам. Финка, штык, нож стали популярными орудиями борьбы — меньше шума и неизбежной погони. Граната была самым удобным оружием, необходимо было только подползти к нужному окну. Противники по очереди взрывали соседние комнаты.

Германская авиация работала с невиданным напряжением. Один из летчиков подсчитал, что за три месяца он совершил 228 вылетов — столько же, сколько за весь предшествующий период войны в Европе. Иногда германские пилоты проводили в воздухе по шесть часов кряду. Взлетая со степных аэродромов, они должны были ориентироваться в море пожарищ, в потоках дыма и огня. Самолеты готовились техниками к вылету по пять раз на день. Летчиков нервировали приказы сравнять с землей то, что уже несколько раз было сметено с лица земли. Временем отдыха люфтваффе были лишь предрассветные часы.

Боевая форма немецких солдат, воюющих в руинах, была настолько изношена, что им приходилось иногда надевать форму противника. Еще три особенности; раненым для получения помощи следовало дожидаться темноты; вода стала бесценной; повсюду царил запах разлагающихся тел (одна свидетельница утверждает, что даже спустя полгода после битвы в городе стоял этот невыносимый запах войны).

Город превратился в руины, но в этом был и свой позитивный резон. Танки немцев не могли двигаться вперед, немецкая авиация потеряла разграничительную линию. В трущобах же с приближением воя самолетов уже ничто не шевелилось. И если день, благодаря люфтваффе был немецким, то ночь, наша добрая волжская ночь, была свидетелем упорных бросков вперед отдельных групп бойцов, отбиравших у захватчика то, что когда-то было комнатой, подвалом, подъездом, лестницей. Без сна и еды, с редким глотком бесценной волжской воды, защитники Сталинграда превратили жизнь немцев в худший вариант ада, в непрестанный жестокий бой, в вечную схватку за жизнь, в кровавую смерть среди обожженных кирпичей. Все могли эти люди в нечеловеческих условиях. Кроме одного: они не встали на колени. Они стояли насмерть, они стояли уже много суток, чтобы имя России не померкло.

Для ванны и моциона генералу Паулюсу не нужно было прыгать на паром, его штаб-квартира располагалась в шестидесяти километрах от сталинградского ада. Патефон играл классику, повар заботился о пищеварении. Донимали репортеры — каждый хотел первым зафиксировать величайший триумф германского оружия, взятие Сталинграда. Паулюс был мил с прессой, но от определенных суждений отходил. Когда будет взят город? «Этого можно ждать в любое время». Произошел казус. Несколько германских газет уже вышли со специальными выпусками «Stalingrad Gefallen!» Кипы газет ждали письмонош, но Геббельс решил перепроверить радостную информацию. Однако Паулюс, при всей улыбчивости и любезности, не мог дать утвердительный ответ. Газеты уничтожили.