Мы с Доком смотрели друг на друга и молчали. Вдруг лицо Дока дернулось как от боли и стало совсем несчастным.

– Что случилось?

– Дерьмометр зашкалило. Линять отсюда надо срочно.

– Поздно, – тихо сказал Мозолевский, – слышите?

Мы услышали. Тоскливым криком застонала злосчастная лестница на второй этаж. В каком-то тошнотворном оцепенении мы стояли и слушали, как приближаются шаги по коридору. Почему-то не было сил пошевелиться, как будто все мышцы превратились в желе. Мы просто стояли и смотрели на дверь, ожидая, когда она откроется. В гулкой тишине дома зазвенел обыкновенный школьный звонок.

Открылась дверь класса.

– Здравствуйте дети!

Это же учитель пришел! У нас сейчас урок рисования. Мы в школе! Вот и парты, и доска на стене… Только почему где-то внутри тревожно колотится ужас?

– Садитесь!

Громко стукнули крышки парт. Мы сели. Учитель неторопливо прошелся возле доски, а потом подошел к своему мольберту. Из учительского стола он достал фиолетовый берет и фартук. Как идет ему этот берет! Сразу видно, настоящий художник! Он хороший учитель, добрый и веселый. Я знаю, на его уроках не будет скучно. Вот только в глазах его черными водоворотами крутится тьма… Если долго смотреть в эти глаза, то забываешь обо всем, и они всегда остаются с тобой. Кажется, я больше никогда не увижу ничего, кроме этих глаз.

– Тема сегодняшнего урока – художник и портрет. Чтобы стать настоящим художником, недостаточно уметь рисовать. Те, кто умеют рисовать, видят только лицо. Настоящий художник видит душу. Простой рисовальщик, каких много, нарисует жизнь – более или менее правильно, и только настоящий художник нарисует правильную смерть. Да, да, мы же говорим о портретах, правда? Об особых портретах, верно, ребята? Кое-кто уже знает о них много, остальные догадываются… Да, да они, конечно, догадываются… они еще не верят мне, они еще не понимают, что такое особый портрет…

Учитель коротко хохотнул и глаза его на миг вспыхнули черным пламенем. Он смотрел прямо на меня.

– Да, особый портрет. Как портрет этой маленькой крысы, Леночки Лазурской, да? Она считала себя художницей, маленькая дрянь, она пыталась что-то малевать! Все они такие! Приходят в МОЙ класс и хотят учиться рисованию… Ха, я их учил! По-настоящему учил! А чем платят, за настоящую учебу? А? Ну, кто ответит на простой вопрос? Какую я взял с них плату?

Голос учителя поднялся до пронзительного визга, который издает циркулярная пила, вгрызаясь в бревно, и оборвался тяжелой тишиной. Он достал из стола школьный журнал и медленно раскрыл его.

– Ну что же, посмотрим по списку. Кто у нас сегодня получает приз? Кому достанется особый портретик? Палец его медленно полз вниз по строчкам журнала.

– Так, Лена Лазурская отсутствует. По уважительной причине, я надеюсь? Да, знаю, по уважительной – она забыла в кладовке бантик… Кто там следующий? А, Мозолевский! Ну, он уже сегодня отвечал, да… ему достался его приз, если вы понимаете. Да, особый портрет…

Меня охватила постыдная радость – я в конце! Я в конце списка! Может, урок кончится раньше, чем до моей фамилии доберется это испачканный красной краской палец?

Палец остановился, и черные стволы глаз поднялись. Он смотрел на Дока. На лице учителя появилась широкая улыбка, ощерившись рядом белых, как у черепа, и неестественно острых зубов.

– Ну-у-у, – протянул он…

И тут Петька Доллар как будто взорвался. Он вскочил с грязного пола, и морок сразу рассеялся – никаких парт, никакой доски. Только мольберт и темная фигура в берете на фоне окна. На полуразложившемся лице под лиловым беретом отчетливо проступили белые зубы, и только в глазницах продолжает крутиться тьма…

Вскочивший Петька рванул из за пазухи поджигник и, наставив его на черную фигуру, начал бешено чиркать коробком по запальной спичке.

– Ах ты… Ах ты тварь! – губы Доллара трясутся, – это ты их всех убил!

Чирк, чирк, чирк – коробок в дрожащих руках не попадает по головке.

– Ты не слушаешь меня? – темный силуэт у окна двинулся вперед, – придется тебя вывести из класса…

Чирк, чирк, чирк – спичка вспыхивает, но выстрела нет, только струйка дыма поднялась над запалом. Жуткий призрак медленно раздвигает руки, как будто хочет обнять Доллара и приближается, приближается… Петька зубами рвет коробок, спички летят веером на пол, он успевает одну подхватить и, ломая, сует в запальное отверстие, отступая шаг за шагом к двери.

Чирк, чирк, чирк – и вдруг стальная трубка ствола выплевывает полуметровый язык оранжевого пламени. От жуткого грохота закладывает уши. Окно, как будто выбитое пинком великана, вылетает на улицу, сверкая созвездием мелких осколков. В комнате повисает клуб белого дыма.

Пусто. Ни мольберта, ни художника. За окном розовеет полоска рассвета. Вдруг старый дом как-то весь вздрогнул и из щелей в полу поднялись струйки пыли. С треском рвущихся обоев по стене пробежала трещина.

– Прыгаем, быстро! – Док сориентировался первым.