Им оказался кэльчу, один из тех, кого пощадила башня Могущества. Он также лежал на грязном полу без чувств, и, судя по посиневшим губам, страдал сердцем. Приглядевшись, Хофру усмехнулся: да он же знал этого карлика! Тут и гадать не нужно было о причине нездорового цвета лица – какие только яды не опробовали на нем жрецы! Странно, что этот малый ухитрился сбежать, ну да судьбу не обманешь. Улизнул, чтобы вновь оказаться в подземелье.

Перед третьей дверью он помедлил. Страх царапнул по позвоночнику, и Хофру – смех да и только! – жрец Хофру с трудом взял себя в руки.

«Андоли будет без сознания, также, как и они», – мысленно успокаивал он себя, – «и никаких разговоров. Только взглянуть – и все...»

Но уже на пороге Хофру пришлось привалиться к дверному косяку.

Во рту стало горько и противно, словно разжевал какую-то гадость: в свете факела элеана приподнялась на локте и посмотрела на него чистым и внимательным взглядом.

Хофру молча повернулся, потянул на себя дверь, захлопывая ее прямо перед носом любопытных стражей. И первыми словами, которые он смог произнести, были:

– Зачем ты вернулась?

… Воспоминания. Никому не нужные, поблекшие, безрадостные.

Они как будто нарочно ждали, долго и терпеливо – чтобы потом, воспользовавшись минутной слабостью Хофру, вмиг разнести старательно возведенную плотину и хлынуть в пересохшее русло реки.

… – Брат Хофру, Говорящий-с-Царицей просит тебя об одолжении.

Отрываясь от изучения трактата, он без особого энтузиазма покосился на стоящего в дверях послушника.

«Просит об одолжении, как же», – Хофру попробовал прикинуть, что такого могло понадобиться старику. На ум приходила только слежка за кем-нибудь из своих же – вряд ли фантазии Говорящего хватило бы на что-то большее. Но Хофру все-таки счел нужным поинтересоваться:

– Что требуется Говорящему-с-Царицей?

Послушник едва сдерживал смех.

– Говорящий считает, что ты достаточно хорошо изучил строение тел местных жителей, чтобы заняться целительством.

Хофру приподнял бровь. Ничего забавного в подобном умозаключении старого жреца не было, а весь вид юного серкт говорил о том, что он вот-вот рассмеется в полный голос.

– Что хочет Говорящий? – холодно спросил Хофру.

– Следуй за мной, прошу тебя, – послушник смиренно поклонился.

И через несколько минут перед Хофру предстал, собственно говоря, пациент – тощее, всклокоченное существо, грязное настолько, что, казалось, его намеренно вываляли в грязи.

Существо это… отбросило с лица спутанные черные волосы и с вызовом уставилось на Хофру. Так, словно хотело сказать: не нужна мне твоя помощь, и вообще, проваливай…

«Элеана», – жрец без особого интереса рассматривал девушку. И вдруг словно иглу под сердце вогнали.

Стоп!

Элеана без крыльев… Так это же – это же забава самой Териклес!

Хорош же Говорящий – и чем это он, Хофру, успел провиниться? Не вылечишь элеану, не сносить головы. Териклес не простит, если ее драгоценная куколка навеки закроет глаза…

Говорящий-с-Царицей появился тотчас же.

– А-а, брат Хофру! Мне ведомо, насколько ты преуспел в науке врачевания, а потому – заметь, это большая честь! – потому займись ногой этого юного создания. Надеюсь, ты помнишь Андоли?

«Так, значит, вот кто вырос из розовощекого младенца», – Хофру молча подошел к скорчившейся на низкой скамье элеане.

– Андоли превосходно владеет языком серкт, – добавил Говорящий-с-Царицей.

Он постоял-постоял, наблюдая за Хофру, а затем удалился. Жрец остался один на один с невероятно грязной, растрепанной девицей, у которой, судя по опухоли, приключился перелом голени.

… А дальше – дальше дни покатились, словно алебастровые шарики по склону. И как-то незаметно отмытая от грязи, чистенькая элеана стала единственным светлым пятном в жреческой жизни. Такое иногда бывает; Хофру довольно долго изучал свойства минералов Эртинойса, и нашел один невзрачный на вид камешек, который, будучи оставленным на грязном полотне, начинал его выбеливать. Даже засохшие пятна крови выводились, и ткань делалась чистой, будто новой.

Хофру было спокойно и уютно смотреть на ее гладкие косички, на тонкие пальчики, порхающие над вышиванием. Тихими утренними часами он находил утешение в прозрачных аметистовых глазах, в которых как будто спряталась радуга. Даже беспокойная душа Хофру забывала на время о десятках изрезанных в подземелье тел, которые затем просто сжигались… Жрецы торопились, выжимая последние крохи новых знаний об обитателях Эртинойса. И все было бы хорошо, если бы этот храм спокойствия не разломала сама Андоли, если бы не потянулась в страхе и одиночестве к жрецу, если бы, наконец, не выследила его в подземелье и не увидела то, чем занимались серкт в черных одеждах…