Я поблагодарил Иоланду за гостеприимство и собрался уезжать, меня еще ждали дела. Мы договорились встретиться еще раз, и я направился к машине. Бассейн сиял все такой же океанской синевой, а парень-чистильщик – худой, но довольно мускулистый, в желтоватой майке без рукавов – кинул на меня тяжелый подозрительный взгляд, но тут же снова принялся выгребать пену с поверхности воды.

Я сел в машину и осушил вторую бутылку воды. Потом позвонил Пен на мобильник, который, как обычно, оказался выключен. Сунул еще одну бутылку в держатель на приборной панели. Дорога была мертвой, как и кошка Иоланды, и я неплохо прокатился до придорожной закусочной «У Эрла», той самой, где должна была играть Пен. Было еще чертовски рано, но я чувствовал, что выпивка теребит меня и тянет к стойке бара, словно мальчишка, который клянчит у мамки в магазине конфеты. Я сова, но, как ни странно, на спиртное меня сильнее всего тянет как раз днем. Впрочем, когда ты, трезвый как стеклышко, заваливаешься в бар, полный выпивох, то наиболее отчетливо чувствуешь, что сделал в жизни правильный выбор.

Я заказал содовую с лаймом у барменши по имени Трейси. Она мне нравилась. С посетителями бара она обходилась как мужеподобная лесбиянка. Мужиков это привлекало, и они еще старательней с ней заигрывали. Неудивительно, одевалась девчонка на миллион долларов. Это не бросалось в глаза, но выглядела она стильной штучкой. Я ей тоже нравился, и нравилось то, как я веду себя с Пен. Трейси мне в этом как-то призналась, когда выпила. Я нравился ей не в смысле полудетского заигрывания, а в смысле зрелого и искреннего одобрения. Трейси возносила Пен на пьедестал. Я этот пьедестал знал неплохо и как-то сказал Пен, что Трейси кажется падкой на девочек.

Пен рассмеялась мне в лицо:

– Малыш, гетеросексуальнее Трейси не бывает. Не мальчик уже вроде, а в женщинах до сих пор не разбираешься.

Она была недалека от истины. Практически все женщины в моей жизни рано или поздно говорили одно и то же. Джилл меня в этом упрекала чаще и болезненней, чем Пен. Марта, мой агент, недавно раскритиковала Джулию, главную героиню первой редакции моего сценария под названием «Шумиха». Правда, она выразилась резче: “Это у тебя даже на картонный стереотип не тянет. Толщины там только на лист бумаги”.

Ну конечно, через несколько дней мы застукали Трейси в “Боулинге Большого Баки” с каким-то красавчиком, по виду преуспевающим агентом по недвижимости. Парень был скорее всего женат, но определенно трахал барменшу. Я почувствовал себя еще большим кретином, чем он.

Дело не только в женщинах. Парню с моими амбициями вообще стоило бы получше разбираться в людях. А я, как последняя долбанутая, зацикленная на себе скотина, считал, что мне достаточно написать про Хэллидея книгу, да еще, может, снять про него документальный фильм, чтобы познать логику мастера, раскрыть своего внутреннего писателя и стать столь же великим, как он. Все это оказалось напыщенным пустословием, и Иоланда Хэллидей служила тому доказательством. После пары встреч я так и не сумел ее раскусить.

Бар постепенно заполнялся, в основном приходили работяги, которые вкалывали с девяти до пяти: водители погрузчиков, автомеханики, торговцы из розничных магазинчиков, офисные клерки. Они приходили в поисках того, что люди ищут с тех самых пор, как впервые присели пожевать вместе какое-нибудь дерьмо.

Пришла Пен. На ней кожаная куртка и тесные джинсы, волосы перехвачены синей резинкой. Прям крутая рокерша. Пен моложе меня на семнадцать сладких лет, и мне нравится вдыхать аромат ее духов, когда она приветствует меня неуловимой улыбкой и обнимает. Мы поцеловались – жадно и страстно, потом чуть спокойнее, и это было прекрасно. В сладчайших каплях влаги с ее полных алых губ я чувствовал радость жизни. Я знал, что мне повезло, ведь каждый, любой из этих пропахших потом работяг в паршивом баре мечтал бы сейчас оказаться на моем месте, а тому, кто не мечтал, стоило бы над этим поразмыслить.

Трейси заметила Пен и поставила ей пива.

Ну, разумеется, один из парней засмотрелся на божественную попку, затянутую в джинсы, и чуть было не расплескал свою кружку. Затем заметил мою потрепанную физиономию и, увидев, что она ненамного моложе, чем та рожа, которая каждое утро приветствует его в зеркале, послал мне горький и хмурый взгляд. Я ухмыльнулся в ответ, мол, да, знаю, может, я и староват для нее, может, я и не лучший для нее вариант, но сегодня она уйдет со мной, так что пошел на хер, чувак.

Я плюнул на старого идиота и в шутливом упреке повертел у Пен перед носом сотовым телефоном.

– Да… Знаю. – Она склонила голову набок. – Черт, забыла его зарядить.

– Милая, я домашний тиран, мне бы хотелось иметь возможность дозваниваться до тебя двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Пен расстегнула две кнопки у меня на рубашке и просунула под нее руку, лаская волоски на моей груди:

– Знаю. И это мне нравится.

– Но я ведь тебе нравлюсь еще больше, малышка.

Она вскинула идеально правильную бровь:

– Да, но в твоей жизни появилась другая женщина, и все свое время ты проводишь с ней, – поддраанила она меня. – Ну и как эта Хэл л идей? Красавица?

– Все повторяет, что как-то была мисс Аризоной.

– До Всемирного Потопа, а? – Пен рассмеялась и отхлебнула “Пабст”.

Я почувствовал, как внутри поднимается какое-то раздражение, но взял себя в руки и холодно улыбнулся. Пен не имела в виду ничего плохого, у этой девчонки вообще не бывает на уме ни одной плохой мысли. Она всего-навсего повторяла мои неудачные шуточки. Просто мне не нравилось, когда кто-то неуважительно отзывался об Иоланде.