Я ехал очень медленно, еще не отошел от стычки с копом. Граница округа осталась далеко позади, но я не останавливался до самого ранчо. Ворота были открыты, и я подъехал к крыльцу как можно ближе. Настоящее пекло. Иоланда открыла дверь, я шагнул на порог, оперся о косяк, и тут из ниоткуда шмыгнула ящерка, пронеслась у меня по руке и вылетела на стену. На мгновение застыла, качнулась на жаре и юркнула в щель в стене, будто втянулась в вакуум.

Сегодня меня встречала куда более трезвая Иоланда.

– Рэй, мне так стыдно за тот вечер…

– Это ваш дом, здесь вы можете вести себя, как вам заблагорассудится, на меня внимания не обращайте. Я вам рассказывал про свои проблемы со спиртным, так что не мне судить, – успокоил я ее.

Это правда; мне порой не верится, что я выбрался из Лос-Анджелеса живым и невредимым, разве что печень немного пострадала. И вот теперь возвращаюсь – трезвый и готовый работать не покладая рук.

– Но это было невежливо с моей стороны. – Она коснулась моей руки, и здесь, в потоке холодного воздуха, я поежился от этого прикосновения. – А из-за всех моих чучел ты наверняка решил, что я со странностями.

– Ну что вы. Кстати, я вам кое-что привез.

Я пригласил Иоланду следовать за мной. Мы шагнули за дверь, и жара в два счета выпила из меня прохладу. Сквозь обжигающее марево я с трудом добрел до «лендкрузера» и открыл багажник. Койот уже начал вонять, но Иоланду это не смутило.

– Красавец! Просто красавец! – восхитилась она. – Если хочешь, помоги мне его освежевать. Живо, надо перенести его в дом.

– Простите?

Я стоял, почесывая задницу, а Иоланда нажала на кнопку, и двери огромного гаража распахнулись. Она схватила тележку, которая больше походила на больничную каталку – легированная сталь, крупные колеса с резиновыми шинами. Высота тележки регулировалась: с помощью специальной рукоятки Иоланда опустила ее до уровня багажника, чтобы мне легче было перекинуть койота. Туша размякла на жаре и еще не успела окоченеть.

– Освежевать – значит снять шкуру с трофея, – пояснила хозяйка, пока мы вкатывали тележку в дом.

Пока я остывал, Иоланда сбегала в подвал и принесла отрез белого льна, который расстелила прямо на кухонном столе. Следуя ее указаниям, я с трудом перетащил койота с тележки на стол.

– Самая тонкая работа вокруг глаз, носа, губ и ушей, эти места лучше оставить профессионалу.

– Я и не претендую, мадам, будет лучше, если вы сами все сделаете.

Я поднял ладони к лицу и почувствовал исходивший от них запах мертвого животного.

Иоланда снова спустилась в подвал и вернулась с алюминиевым ящичком для инструментов.

– Беда в том, что охотятся часто на жаре, и не всегда удается правильно охладить шкуру. Многие трофеи портятся в первые несколько часов. Как только животное погибает, бактерии тут же принимаются за работу. – Она открыла ящик: там обнаружились бензопила, несколько острых ножей, смахивающих

на хирургические скальпели, а также пластиковые бутылочки с какой-то жидкостью, причем от некоторых исходил запах спирта. – Жаркая и влажная среда идеально подходит для бактерий. Шкура портится – так же как и мясо. Поэтому внизу у меня большой холодильник. Давно он погиб?

– Час с четвертью, около того. Я его сбил в округе Кейн.

– Значит, придется поторопиться, – пробормотала Иоланда.

Она вытащила нож, и на мгновение мне показалось, что она собирается засунуть его мертвому койоту в задницу.

– Это дорсальное свежевание, – пояснила она, делая разрез от основания хвоста до самой шеи.

Черт побери, она умудрилась одним движением освободить от шкуры почти всю тушу, внутри остались только голова и лапы. Крови почти не было. Послышался кошмарный хруст ломающихся костей, и я вздрогнул, когда Иоланда отделила голову от тела инструментом, больше всего похожим на гигантские щипцы для орехов. Я отшатнулся, а она все продолжала возиться с койотом, словно чистила апельсин, попутно меня просвещая:

– Эта методика применяется для длинношерстных животных. Теперь надо быстренько отнести его вниз и заморозить.

Иоланда взяла зверя за голову, и он напомнил мне плюшевого мишку, который был у меня в детстве: весь наполнитель вывалился, и вместо туловища от шеи свисал длинный, похожий на головастика кусок ткани.

– Помочь вам отнести его в подвал?

Я рассеянно окинул взглядом оставшуюся на тележке груду мяса и костей.

– Нет, попозже доделаю. Отнеси тушу к мусоросжигательной печи, это за домом. Мимо не пройдешь, такая здоровая ржавая штуковина. Надо сжечь останки, а то канюки налетят.

Просто забрось в печь, я потом сожгу.

Врать не стану, меня подташнивало, когда я взвалил освежеванного шакала на тележку и покатил свою ношу к печи. Дом милосердно заслонил меня от неистового солнца, хоть я и чувствовал, как пот заполняет все поры. Я открыл металлический заслон, пристроил тележку на нужную высоту и столкнул провонявшего засранца в печь. Откуда ни возьмись кругом зажужжали огромные грязные мухи. Они кишели в воздухе как летучие мыши. Меня замутило. Я уже подходил к кухне, когда Иоланда окликнула меня из подвала: