Когда Дорин уловил эту тенденцию, он с некоторым страхом открывал каждую новую коробку, памятуя, что название самой редкой и дорогой русской книги тоже начинается со слова «Путешествие». Но знаменитой книги Радищева в ящиках обнаружено не было. Там, правда, и без нее имелось не мало. Подтверждались слова Игоря об общей цене библиотеки, приближающейся к миллиону долларов.

– Как это мои книги? – удивилась Лена. – Ты их нашел в Сингапуре, ты их нашел в Праге второй раз, после смерти Игоря, и говоришь – мои.

– По всем законам они принадлежат тебе, – продолжал настаивать Дорин, – не важно, что Игорь их украл. Если бы он был жив, я мог бы с ним попытаться разобраться, но он мертв, это его имущество, оно завещано тебе и разговоров здесь никаких быть не может.

– Мне построиться и взять под козырек? – ехидно спросила Лена. – Или можно пока на стуле посидеть?

– Извини за тон, конечно, – сбавил обороты Андрей, – но по сути я прав и поэтому давай не будем ссориться.

– Ты опоздаешь на самолет, – сказала Лена, но по лицу ее было видно, что она с мужем абсолютно не согласна. – Опоздаешь и не сможешь встретиться со своим «Марио Риццони, антикваром из Мюнхена».

4 апреля, вторник

Так чопорно имя и профессию итальянца Лена назвала не зря. Когда вчера, в понедельник, Андрею позвонил Ярослав, чтобы назвать имя приятеля и бывшего партнера Найта (все семейство Дориных-Андреевских, включая Японца, гуляло в этот момент по подмосковному поселку, куда выехало в поисках дачи на лето, и телефон работал плохо, почти ничего не было слышно), и пытался назвать имя, то ему пришлось передавать его по буквам. Начал он с «м», потом была «ю», потом «н»…

Андрей сел на заднее сиденье заказанного заранее такси.

Короче, Дорин слушал и выкликал, Лена переспрашивала, чтобы не ошибиться, и записывала по одной букве, Сонечка громким плачем комментировала повышенный тон родителей. Когда они поняли, что им передают уже давно известное название города, а не нужное имя человека, Андрей пришел в ярость, но все-таки сдержался и вежливо попросил сказать следующее слово. Через пять минут непрерывного крика выяснилось, что следующее слово тоже знакомо, это было – «антиквар».

Дорин хотел отключить телефон или разбить его о столб, но Лена успокоила сначала дочь, потом его и заставила дослушать. Еще через десять минут они наконец узнали имя приятеля Найта, но итальянец в их разговорах после этого навсегда остался исключительно как «Марио Риццони, антиквар из Мюнхена».

Звонок Ярослава оказался как нельзя более кстати. Или, наоборот, абсолютно не в жилу. Потому что Дорин совершенно не знал, что делать дальше с шахматами и всей этой историей. Установленная связь Набокова с этим комплектом ничего не давала для понимания развернувшихся событий. Разговор с Гуру тоже ничего не принес, тот сам не имел ни малейшего представления, что делать дальше, да еще и обиделся на Андрея за то, что тот не захотел делиться с ним информацией.

По всему было видно, что Женя знает что-то еще и из этого «еще» вполне можно было надергать каких-то идей и идти дальше, но внутри Дорина как будто что-то захлопнулось, и он так и не смог выдавить из себя ни одного слова, кроме дежурных извинений.

В воскресенье они с Леной навестили Настю. Кольцова была почти совсем здорова, улыбалась и смеялась, но ничего нового рассказать не смогла. Что-то из ее воспоминаний было уже известно Андрею, что-то, может быть нужное, так и не всплыло в ее памяти.

Всех поразил Альберто, который явился к самому концу визита «четы Дориных», как звала их теперь Кольцова. Сначала итальянец вспыхнул, увидев Андрея, но когда заметил Лену, успокоился и рассказал, что нанял частное детективное агентство, чтобы найти тех, кто напал на его amica, и получил вчера информацию.

Оказывается, в газете Настю, которая за месяц до того подавала объявление о продаже пианино, действительно перепутали с ее полной тезкой, о чем Дорин, впрочем, знал и раньше. Но вот чего он не знал, так это того, что детективы нашли эту самую Кольцову Анастасию Вадимовну и расспросили ее. Выяснилось, что к ней явился высокий человек с седыми короткими волосами (по описанию, как понял Андрей, очень похожий на Ковалько). Он вообще-то искал ее отца, но его дома не оказалось, он уезжал на две недели к другу в Сызрань.

Они уже ехали по Ленинградке, до Шереметьево оставалось минут двадцать.

Тогда высокий седоватый (кстати, похожий и на Найта) предложил Кольцовой продать ему имеющиеся у нее в наличии старинные шахматы за десять тысяч долларов. Или обменять их на другие, более по его словам дорогие. Никаких шахмат в доме у них отродясь не было, но Анастасия Вадимовна быстро смекнула, что здесь можно заработать, и, сославшись на то, что отца нет, а он – единственный, кто знает, где эти шахматы могут быть, предложила зайти через неделю. А сама, после ухода седого мужчины, побежала в редакцию давать объявление.