— Нет, не слышал, — ответил я и в свою очередь засыпал товарища встречными вопросами: — Куда берут? Кого берут? Когда берут?

— Люди не знают — верить или не верить этим слухам, — продолжал Толебай. — Все в глубоком смятении, все напуганы и насторожены. Отец уехал в город, чтобы проверить эти тревожные слухи, и должен был вернуться еще вчера, но до сих пор почему-то задерживается.

Беседа наша затянулась. Мы сидели в уютной, чисто убранной шестистворной юрте. Излишней роскоши в ней не было, но стенные решетки и уыки хорошо выкрашены и вообще убранство неплохое. Хозяйка хлопотала, поставила самовар, начала готовить сладкую закуску к чаю. Зной спадал, с озера потянуло успокоительным влажным ветерком, багровая заря окрасила горизонт. Устав от долгой тряски в телеге по бездорожью, мы прилегли на стеганые одеяла и белые подушки не первой свежести. Рядом с нами сидел, скрестив ноги, заместитель волостного и вел мирную беседу.

Перед нами появился круглый низенький столик, накрытый цветастой зеленой скатертью с бахромой. Звенела красная фарфоровая посуда, посыпались на скатерть свежежареные баурсаки, замешанные на кумысе. На дастархане появились две тарелки с маслом, закипел самовар, и после всех этих приготовлений нас пригласили к столу. Усевшись в круг, мы пили чай, а писарь между тем послал гонца собрать людей из окрестных аулов.

На другой день к полудню прибыл из города отец писаря Барлыбай, старший брат волостного. К этому времени собралось уже много народу из ближайших аулов. Жигиты вышли встречать Барлыбая. Придерживая лошадь под уздцы, помогли ему слезть с коня, угодливо открыли перед ним дверь, всячески старались подчеркнуть свое уважение к нему. Присутствующие в юрте встали при его появлении, начали здороваться с Барлыбаем за руку. Мы последовали их примеру. Чувствуется, что все озабочены, с нетерпением ждут новостей. Сразу же после приветствия послышались голоса:

— Какие новости в городе?

— Уф, — тяжело дыша, отозвался Барлыбай. — Какие могут быть новости?.. Забирают казахов. Вот указ, — пробормотал Барлыбай. Усаживаясь, вынул из кармана свернутую бумагу с крупными русскими буквами и подал ее своему сыну.

Сын начал читать.

Лица присутствующих были растеряны, все молча ждали, когда писарь разберет русский текст и объяснит по-казахски. Ознакомившись, писарь передал бумагу мне.

Это было разъяснение Акмолинского губернатора по высочайшему указу императора от 25 июня о мобилизации на тыловые работы казахского населения в возрасте от девятнадцати до тридцати одного года. Пока я знакомился с разъяснением, то и дело слышались встревоженные голоса с просьбой поскорее передать смысл документа.

— Да, положение тяжелое, — сказал я. — Правительству потребовались рабочие руки, поэтому мобилизуют и казахов.

Никто из присутствующих не поверил, что речь в указе идет лишь о привлечении на тыловые работы, а не на фронт.

— Это обман! Будут забирать на войну, в настоящие солдаты. О аллах, за что нам посланы такие страшные бедствия. За что такое проклятие на нашу голову!.. — загомонили в юрте все громче и беспокойнее.

Торопливо закончив перепись, к вечеру мы выехали из аула и остановились на ночлег, проехав не более трех верст, на берегу озера Каска-ат. На другой день мы разделились на две группы: Галимжан с Михаилом направились для переписи в Спасск и Караганду, а мы с Нургаином двинулись по долине реки Слети.

Назавтра мы послали нарочного в аул волостного, за пятьдесят верст. В этот день волостной не успел приехать по нашему вызову. В ожидании его мы отдыхали в небольшом шалаше на берегу речушки, в которой почти не было воды. Местное население, услышав о переписи, стало собираться, но до приезда волостного и писаря мы не могли начать свою работу.

Люди здесь жили заметно беднее, чем на Шубыре. Нас посетил старшина, прихватив с собой бурдюк хорошего кумыса. Закололи годовалого ягненка и поставили на жер-ошак — продолговатое углубление для очага — котел для варки мяса. Рядом с жер-ошаком густо задымил медный самовар. Понемногу начали собираться любопытные, переговариваться между собой негромко, судачить о том о сем.

Жарко, а хмельной кумыс добавляет жары еще больше. Мы вспотели, словно от непосильного единоборства, пришлось расстегнуть рубашки, чтобы освежить грудь.

К вечеру прибыли волостной и писарь, оба усталые от долгой верховой езды, утомленные солнцепеком. Увидев их, люди столпились возле нашего жилища. До глубокой ночи вместе с волостным и писарем мы занимались подготовкой к предстоящей переписи. Спать легли поздно. Летние ночи коротки, и на рассвете нас разбудил громкий горестный женский плач. Я с трудом проснулся, мне показалось, что эти звуки послышались во сне. Но теперь я явственно услышал причитания женщин и грубоватые, степенно-успокаивающие голоса мужчин. Один из них, войдя в нашу лачугу, разбудил сопровождавшего нас жигита и негромко, со смешком проговорил:

— Глупые бабы, ревут, как коровы. Собрались спозаранку, шумят, галдят, плачут, не поймешь, чего им надо?

Жигит, чмокая спросонья губами, отозвался:

— Ай-ай, это бабье! Слышали звон, да не знают, где он. Вечно показывают свою глупость, где надо и где не надо.

Я окончательно проснулся. В лачуге уже теплело от восходящего солнца. Я увидел, что на груди вошедшего поблескивает на сыромятном ремешке нечто вроде медной медали величиной с копыто стригунка. На нем был черный бешмет с красными плетеными погонами, на боку — шашка в плоских черных ножнах с медными кольцами. По одежде нетрудно было узнать вестового, какие обычно прибывали из города со срочными оповещениями.

Женский плач снаружи не унимался. Я коротко спросил вестового о цели его приезда.

— Сегодня утром кто-то приехал сюда из Омска и пустил глупый слух, что молодежь забирают в солдаты. А тут вдобавок еще и я появился. Вот глупые бабы и взбудоражились, — пояснил вестовой.

Я быстро оделся, Нургаин последовал моему примеру.

Через несколько минут мы выяснили следующее. Аул, где мы находились, располагался на границе с Омским уездом. Услышав об указе, по которому казахскую молодежь привлекли на тыловые работы, несколько жигитов в испуге бежали из Омского уезда, распуская слухи о том, что казахов поголовно будут забирать в солдаты, что в Омском уезде уже началась мобилизация и что берут казахов не на тыловые работы, а прямо на фронт. Всех мобилизованных ждет неминуемая смерть…