В конце концов отобрали шестнадцать шевалье, в том числе, несмотря на возражения Пеллетье, Гильома дю Маса. С ними их конюшие, несколько слуг и духовников, Жеан Конгост, да еще кузнец, чтобы подковывать расковавшихся в пути лошадей. Общим счетом тридцать человек.

Они направлялись в Монпелье, главный город владений виконта Нимы, где родилась жена Раймона Роже, дама Агнесс. Владетель Нима, как и Тренкавель, принадлежал к вассалам короля Педро Второго, так что, хотя Монпелье был католическим городом и славился гонениями на еретиков, все же они могли рассчитывать на свободный проезд.

Дорога от Каркассоны должна была занять три дня. Оставалось гадать, кто из них, Тренкавель или граф Тулузский, прибудет первым.

Сперва они держали путь на восток, следуя течению реки Од, навстречу поднимающемуся солнцу. В Требе свернули на северо-запад через земли Минервуа, по старой римской дороге, которая проходила через Ла Редорт, стоявшую на холме крепость Азиль и вела к Олонзаку.

Лучше участки были заняты полями конопли — canabieres, тянувшимися, сколько видел глаз. Направо лежали виноградники — иногда возделанные, другие — дикорастущие, густо застилавшие придорожные откосы за высокими живыми изгородями. Налево яркой изумрудной зеленью светились посевы ячменя, которым до жатвы предстояло еще стать золотыми. Крестьяне в широкополых шляпах усердно трудились, снимая последний за лето урожай пшеницы. Временами на солнце взблескивали железные серпы.

Берег реки зарос дубравой и болотным ивняком, а дальше простиралась дремучая чаща, где селились орлы, в изобилии водились олени, рыси и медведи, а зимой хватало и волков, и лисиц. Над равнинными лесами и полями темнели горные леса Монтань Нуар, где царствовал дикий вепрь.

Молодость быстро оправляется от удара, и виконт Тренкавель пребывал в наилучшем расположении духа, обменивался со свитой легкомысленными анекдотами и слушал рассказы о прошлых подвигах. Он затеял со своими людьми горячий спор о превосходстве легавой над мастифом, потом разговор зашел о ценах на породистых сук, потом сплетничали о проигравшихся в кости…

Никто не вспоминал о цели путешествия и не думал о том, чем грозит неудача.

Шумное веселье в задних рядах заставило Бертрана Пеллетье оглянуться. Гильом дю Мас ехал бок о бок с Алзу де Приксаном и Тьерри Казаноном — шевалье, которые, так же как он, обучались в Каркассоне и были посвящены в рыцари в ту же Страстную Пятницу.

Перехватив неодобрительный взгляд старшего рыцаря, Гильом вздернул подбородок и ответил ему дерзким взглядом. Его хватило на минуту — потом молодой человек потупил глаза, словно признавая свое поражение, и отвернулся. Кровь у Пеллетье кипела, и сознание собственного бессилия не помогало ее остудить.

Час за часом они ехали по равнине. Разговоры затихли и вовсе сошли на нет, когда первое воодушевление сменилось задумчивостью.

Солнце стояло уже высоко. Хуже всех приходилось церковникам в их черных одеяниях. По лбу епископа ползли ручейки пота. Рыхлое лицо Жеана Конгоста приобрело неприятный рыжеватый оттенок. В бурой траве гудели пчелы, стрекотали кузнечики и цикады. Мошкара впивалась в ладони и запястья, мухи терзали лошадей, и те то и дело раздраженно взмахивали хвостами. Только когда солнце достигло высшей точки, виконт позволил свернуть с дороги для краткого отдыха. Расположились на поляне у спокойного ручья, где хватало травы для лошадей. Конюшие сняли седла и остудили коням шкуры, протерев их смоченными в воде пучками ивовых листьев. Порезы и укусы лечили листьями щавеля или настоем горчицы.

Шевалье поснимали дорожные доспехи и сапоги, смыли с лиц пот и пыль. Пару слуг отрядили к ближайшему крестьянскому хозяйству, и вскоре они вернулись, нагруженные хлебом и колбасами, белым козьим сыром, оливками и крепким местным вином.

Едва селяне прослышали о приезде виконта, как густой ручеек крестьян, стариков и молодых женщин, ткачей и виноделов, потянулся к их скромной стоянке под деревьями. Каждый нес дары для сеньера: корзины вишен и слив, гуся, солонину или рыбу.

Пеллетье забеспокоился. Они теряли драгоценное время. До того как ляжет вечерняя тень и придется искать ночлег, следовало бы проделать еще немалый путь. Однако Раймон Роже, достойный сын своих родителей, как и они, наслаждался общением с подданными и никого не желал обойти своим вниманием.

— Разве не ради них мы проглотили свою гордость и едем мириться с дядей? — негромко сказал он. — Ради того, чтобы защитить всех добрых и невинных, защитить все, что есть настоящего в нашей жизни, да? И, если придется, за них мы будем сражаться.

Подобно королям-воинам древности, виконт Тренкавель расположился в тени развесистого дуба. Он милостиво и величественно принимал дары своего народа, зная, что этот день станет историческим событием для жителей маленького селения.

Одной из последних к нему приблизилась миловидная смуглая девочка лет пяти-шести, с блестящими, как черничины, глазками. Она склонилась в реверансе и протянула сеньеру венок, сплетенный из диких орхидей, клевера и полевой жимолости. Ручонки у нее дрожали.

Склонившись к ребенку, Тренкавель достал из-за пояса льняной платок и протянул девчушке. Даже Пеллетье не удержался от улыбки, когда та робко взяла белый крахмальный квадратик материи тонкими пальчиками.

— И как же тебя зовут? — спросил виконт.