А.П. В Уманской яме этого не было. Могу вас заверить.

А.Ш. Было. Было и в других местах. Люди от голода воют, людоедством занимаются…

Образное описание голода в лагере Молодечно и точное определение виновных в нем дал в своих показаниях 1.4.1945 г. во время следствия начальник лагерной полиции П.Красноперкин: «Люди, исхудавшие до предела, напоминали скелеты, а сам лагерь — огромное кладбище, на котором поднялись сразу все погребенные. Страшно страдали от голода и жажды. Слабость от голода делала людей подобными теням. От голода сходили с ума, убивали себя. Голод был царем лагеря, а немцы — теми, кто дал ему корону». Часто сами пленные либо убивали, либо передавали людоедов немцам, которые на глазах всего лагеря расстреливали или вешали их, предварительно фотографируя. Эти снимки немцы использовали в пропагандистских целях, для характеристики советских военнопленных как недочеловеков — «untermensch», животных. А.Шнеер. «Плен». Иерусалим. 2003, с. 190.

А.П. Ну от того, что местные жители на 10 тысяч принесли бы 5 кусков хлеба, которые им не дали передать, разве что-нибудь исправило? А почему нечем кормить? Могли ли немцы себе представить, что вся киевская группировка, почти 600 тысяч, попадет в плен. Чем их кормить прикажете? Где взять столько помещений, чтобы разместить всех? В Дарницких лагерях нельзя было разместить столько, сколько разместили. А что прикажете делать? В Германию увозить, так их и увозили тоже. Не надо искать немцев садистов, они такие, какие есть.

А.Ш. Александр Петрович, давайте вернемся в 40-й год. Вы в госпитале после тяжелого ранения. Что дальше?

А.П. Увольняют меня с полной инвалидностью. Но я же не могу дома сидеть. Вообще-то у меня, вы не забыли, есть и другие обязанности. Словом, я, как истинный патриот, подаю рапорт и прошу зачислить на любую должность в тыловую часть. И направляют меня, не без помощи моих родственников, в Регенсбург, где авиазаводы Мессершмитта, для обеспечения рабочей силы для этих производств из концентрационных лагерей. Это произошло в феврале 1941 года.

А.Ш. А что происходит с вашей разведывательной деятельностью? Когда вы впервые вышли на связь с вашим центром? Что вы, в конце концов, делали как разведчик?

А.П. Арон Ильич, ну зачем вам эта дешевая приключенщина?

А.Ш. Но ведь это было. И об этом вы еще не сказали не слова.

А.П. Простая вещь. Никаких особых тонкостей не было. Почти два года, кроме моего условного сообщения, что я успешно легализовался, со мной никакой связи не было. В октябре 40 года, когда я лежал в госпитале появился там новый врач. Подошел ко мне раз, два, заговаривает со мной больше, чем с другими ранеными. Это меня насторожило вначале. Потом вижу обыкновенный дурачок, немец, которого интересует, что и как было в России. Я ведь не скрывал, что я из Союза. А однажды он мне сказал одну фразу вроде, что дядя Кронид и Эйзер хорошие ребята. То есть то, что мог знать только я, и это был заранее обусловленный пароль. С этого момента установилась связь. Сообщили, кто и когда придет. Пришел человек только через пять месяцев. А после этого была установлена более или менее постоянная связь.

А.Ш.

Было условлено, что вы где-то, кому-то передаете информацию, был «почтовый ящик»?

А.П. У меня были связники. Через третьи руки все уходило и я не знал, кому и куда.

А.Ш. Но это тоже плохо: личное знакомство. Его могли выследить и выйти на вас.

А.П. Я никогда не встречался с одним и тем же. Встречи два-три раза в году. Предварительно телефонный звонок.

А.Ш. Где это происходило?

А.П. Назначалось место. Мог быть ресторан. Не всегда приходил в форме. У меня же не папка с документами. Усы никогда не клеил. Нормальные люди этого не делают. Через пять минут определю: наклеены у вас усы или нет или наоборот вы определите. Зачем же фокусы делать?

А.Ш. Поговорим о том, к чему разведчик, мне кажется, должен быть готов — к провалу. Например, тот человек, которому вы передали информацию, мог быть арестован через час, или хуже — взят вместе с вами в момент передачи, или он оказался предатель и вас уже «ведут». Что тогда?

А.П. К счастью, меня бог миловал. Обошлось. А думать о провале — это уже путь к нему. Надо все предусмотреть, чтобы избежать его. Мне удавалось. Однажды ценой страшной ошибки.

А.Ш. Вот я и хочу поговорить об этом. Есть такие стороны разведки, которые можно обозначить, как «темные», о них не принято говорить, о них не пишут. Мы можем говорить о морали и совести разведчика?

А.П. То, что я расскажу, можете считать ответом. Со мной работало три человека. Одного из них мы заподозрили в том, что он может нам повредить или, возможно, приведет к провалу. Парткомиссии нет, в Москву не отправишь. Мы его просто убираем. А после войны выясняется, что он ни в чем не виновен.

А.Ш. Это было в вашей жизни?

А.П. В моей и у других достаточное количество раз. Кто-нибудь об этом написал?

А.Ш. Поэтому и надо говорить и писать. Давайте вспомним ту женщину, из Ростова. Женщину, которая вас опознала как офицера СС, который приказал ее высечь. Вы дали ей 25 плетей. Была ли в этом необходимость? Вы не думали, что девочка, тогда ей было лет 17, не выдержит? Запороть ее?