Шрифт:
Как произойдет это в Новгороде, освещаемом преимущественно керосином, таскающем воду из колодцев, — пока не ясно. Но одно уже факт, уже есть: поезда остановились, тихий Новгород отрезан от мира. Никто не приедет и не уедет, не будет газет, не придут письма… Страшновато, но и радостно: революция докатилась и до нашей тихой заводи! Как говорили древние: она стоит «у дверей»!
Она даже стучится в дверь!
Пока в ожидании возвращения Ивана с Колобком я разбирала багаж нашего неосуществившегося путешествия и раздумывала обо всех событиях, во входную дверь снова с силой стучат.
4. Царский нос
Это Соня Морозова, дочь нашего старшего врача. Соня — очень красивая девушка; всего полгода, как она окончила в Петербурге гимназию. Умненькая, веселая, очень тонко понимает юмор и сама с хорошим юмором. Сейчас Соня влетает взволнованная, говорит слишком громко и явно не о том, зачем пришла. (Это — конспирация! А вдруг у меня сидит кто-нибудь чужой?)
— Мы сейчас только узнали, что вы не уехали… И Колобок… В общем, вы оба здесь, чудно, чудно! Мама зовет вас к нам пить кофе… (А красивые Сонины глаза чуть подмигивают мне: дескать, не в кофе дело, вовсе не в кофе!)
Мы бежим к домику старшего врача. На бегу Соня упоенно шепчет мне:
— Вы сейчас у нас такое увидите! Такое!
Морозовых, мужа и жену, мы в самом деле застаем за кофе. С ними за столом — странный гость. По лицу — безусому, безбородому, никогда еще, вероятно, не бритому — подросток. Одет в солидный взрослый костюм. Тонкая, по-девичьи нежная шея болтается в слишком просторном крахмальном воротничке, как в хомуте. В моей памяти всплывают недавние еще гимназические спектакли, где мальчики в отцовских пиджаках изображали Чацкого, а мы, девочки в материнских капотах, — Марию Стюарт и Офелию… Конечно же незнакомый гость Морозовых — переодетый гимназист!
Михаил Семенович, старший врач, брюнет с лицом, утонувшим в густых усах и бороде, улыбаясь, показывает на странного гостя:
— Полюбуйтесь на этого деятеля!
Юноша необыкновенно солидно отзывается;
— Ох, любят взрослые эти слова: «сеятель», «деятель»… И всегда почему-то — «на ниве»! «Деятель на ниве»… — И, передернув плечами, добавляет: — Сейчас надо не деять-сеять, а дело делать, бороться!
В разговор вступает жена Морозова, Анастасия Григорьевна. В этой уже не молодой женщине живет какая-то неизбывная «подросточность»! Она и говорит, захлебываясь, быстро-быстро, словно боясь, что ее перебьют, сыплет словами, как мелкой речной галькой. В революционные традиции — очень смутные, романтические, преимущественно народовольческие — Анастасия Григорьевна просто влюблена! Даже коня, который возит в город колмовскую пролетку, Анастасия Григорьевна переименовала из Васьки в Варвара. Почему? Да помилуйте, Варваром звали коня, умчавшего революционера Степняка-Кравчинского после того, как он убил в Петербурге шефа жандармов Мезенцева!
Новое имя Варвар не понравилось в Колмове. Кучер Стигней ворчал:
— Варвар!.. Придумают тоже!
И в тот же вечер, крепко напившись, Стигней неутешно сокрушался и даже плакал, обнимая коня за шею:
— Васенька! Горький ты! В кобылу тебя произвели — Варварой сделали!..
Анастасия Григорьевна страстно любит тайны, конспирации. Когда при ней говорят о бомбах, побегах из тюрем, она шевелит ноздрями красивого тонкого носа, словно сирень нюхает!
— Это же Митя! — восторженно кивает она мне на гостя. — Митя Мясников, присяжного поверенного Мясникова сын… Вы только подумайте, что они сегодня натворили в своей гимназии!
— Настя! — мягко останавливает жену Морозов. — Пусть Митя сам расскажет.
Митя объясняет очень спокойно и солидно:
— Была у нас сегодня в гимназии сходка. Вместо первого урока. В актовом зале…
— Он председательствовал! — вставляет Анастасия Григорьевна. — Воображаете?
Да, конечно, он председательствовал. Ведь он — председатель всего Новгородского союза учащихся средней школы. Сходка шла очень хорошо, все выступали корректно…
— А разве бывает и не корректно? — не удерживается от вопроса Анастасия Григорьевна.
— А как же! Конечно, бывает. Выступит какой-нибудь из младших классов: «Ну, ты бы молчал, болван!» — или еще в этом роде. Сегодня все было гладко. Вынесли резолюцию. — Митя читает нам по бумажке: — «Полностью присоединяемся к революционному народу. Постановили предъявить царскому правительству требования». Ну, обычные: «Требуем представительного правления, выбранного на основе «четыреххвостки» — всеобщее, прямое, равное, тайное голосование. Еще требуем восьмичасового рабочего дня, передачи всей земли крестьянам. Требуем свободы слова, печати, совести, национального самоопределения»…
— Национальное самоопределение гимназистам понадобилось! — хохочет Анастасия Григорьевна. Глаза Мити темнеют от обиды.
— Мы ж не для одних себя требования выставляем! Восьмичасовой рабочий день и земля нам лично тоже не нужны!
Митя продолжает:
— Но мы, учащиеся, выставляем и свои собственные требования тоже…
— Какие?
— Отмены экзаменов. Отмены буквы «ять». Вежливого обращения со стороны учителей… — И вдруг, словно прорвавшись сквозь заросли готовых формулировок, Митя страстно кричит: — Требуем уважения к нам! Мы — будущие граждане, пусть нас уважают… Которые не умеют уважать, пусть научатся. А кто не научится, долой, вон из гимназии!.. И не над чем смеяться, Анастасия Григорьевна! Совершенно не над чем!