И потому поехали мы не домой, поехали мы к пеньку. Мы с папенькой на мотоцикле, осторожно лавируя между сосен, а Лора, счастливо повизгивая, скачками неслась впереди и показывала дорогу.

И когда я выехала на полянку, она уже в нетерпении носились кругами около пенька.

«Ну быстрее же, быстрее!», – так и слышалось в ее скулеже.

– Ну точно тот пенек, те елки! – восхитился папенька, озираясь вокруг.

А я воткнула недостающий нож в пенек и выжидающе посмотрела на Лору. Очень уж хотелось посмотреть, как она все же кульбит—то над пеньком делает, а?

Святоша же потупила глаза, и показала хвостом на елки.

– В смысле, мне уйти, что ли? – нахмурилась я.

Святоша кивнула и хвостом указала и на папеньку.

А, точно, она же совсем… голая останется после оборота.

Голая…

Меня мороз пробрал до костей. Maa God, а одежки то ее, черные хламиды, я утащила!!!

– Отец, – слабым голосом сказала я, – пошли—ка, выйдем.

– Куда? – наивно поинтересовался он.

– Туда, – вздохнула я и потащила его в кусты.

Усевшись на поваленное дерево спиной к полянке, я придирчиво осмотрела папеньку.

– Доча, а ты чего это так смотришь? – поинтересовался он.

– У тебя майка под рубашкой есть?

– Есть, – покладисто согласился отец.

– Тогда давай рубашку, – велела я.

Папик беспрекословно ее снял.

Ладно. Сверху мы ее прикроем. А нижний этаж?!!

Подумав, я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как отдать свою летнюю юбку Лоре. В принципе, мне крайне не нравилась мысль остаться в одних кружевных шортиках. Но, с другой стороны, выхода нет, Лоре папина рубашка снизу вообще ничего не прикроет, не могу же я ее в таком виде в город везти. А шортики – не стринги, можно сделать вид, что так и надо, последний писк моды. Да и темнеет, авось никто и не поймет.

Придя к такому выводу, я закричала:

– Святоша! Ты там всё?

– Все, – скорбным басом донеслось с поляны.

– Простыла, что ль?

– Здоров, – коротко ответила она. – Но гол, аки младенец, и если Господь не пошлет одежд…

Охнув, я ринулась на поляну, и тут же попятилась:

– Из-звинитте.

На пеньке была не Святоша. На пеньке, прикрывая ладошками причинное место, сидел… диакон Филарет!!!

Отдышавшись, я жалобно спросила:

– Ну как же так-то, батюшка?

– Пьян был, – сварливо ответил он. – Вы же меня напоили, бесовки, когда размораживали!

– И что из этого?

– Так вот я и решил доказать, что учения ваши дурные и бестолковые. Пошел в трапезную, спер…эээ, то есть взял двенадцать ножей, да и пошел в лес, искать пенек.

– Но ведь пенек километров за десять от собора! – возопила я. – Что, так просто пошли и нашли этот пенек?

– А то только Господь ведает, как я тут оказался, – степенно ответил Филарет. – Мне показалось, что недолго шел, а вот поди же ты…

– Батюшка, – смиренно осведомилась я. – А вы скажите, как же вы кульбит – то делали?

– Да никакого кульбита я не делал, – рассердился он. – Разбежался да и перепрыгнул. Лучше скажи – одежа где?

– А то Господь только ведает, – огрызнулась я. – Могу предложить отцову рубашку и мою юбку.

– ЧТО?!!

– А больше нет ничего, – оправдывалась я.

– Боже, да за что ты мне такое наказание послал? – нервно сокрушался батюшка.

– Могу предложить либо юбку с рубашкой, либо голым в город возвращаться!

– Господь повелел не облачаться в женскую одежду! – громыхнуло с полянки. – И от завета сего – не отступлю!

– Эээ, батенька, да вы плохо знаете историю, – посочувствовала я. – Я уж маменьке своей как—то объясняла, что когда Господь такой закон устанавливал – женщины ходили в брючках, а мужчины в халатах. Так что юбку одеть вам – совсем не грех!

Филарет подумал и со стоном душевным сказал:

– Хорошо, дочь моя. Испытывает меня Господь, ой испытывает… Давай свою одежду.

Я просунула тряпки между елок, села на мотоцикл и крикнула:

– Отец!

– Что, доча? – сонно отозвался он из-за деревьев.

– Иди сюда, домой поедем.

Папенька, пошатываясь, добрался до мотоцикла, взобрался сзади меня и тут же уронил голову на мое плечо и блаженно захрапел.

– Батюшка? – позвала я.

Тот вышел с полянки, и тут же замер.

– Ну? – нетерпеливо вздохнула я, и тут мой взгляд упал на зеркальце на руле.

Диакон Филарет застывшим взглядом пялился на мою обнаженную ногу…

– Что, в ванной не насмотрелись? – нервно буркнула я, заливаясь краской до ушей.