Бо-оже… Он же меня видел в ванной!!

Гад!

– Бесовское отродье, – скорбно выругался Филарет и полез сзади папеньки на сидение мотоцикла.

И я только раскрыла рот на пятьдесят шесть сантиметров, чтобы возопить на всю ивановскую, что еще одно слово – и я завтра же пойду к его начальству. И расскажу, как он за мной в ванной подсматривал, пользуясь тем, что я думала, что в шкуре волчицы – женщина, как вдруг одумалась.

«То—то и оно, что никто не поверит», – скорбно подтвердил внутренний голос.

– Батюшка, – ровным голосом сказала я. – Будете обзываться – тут и оставлю. С Божьей помощью дорогу найдете.

– Поехали, – недовольно пропыхтел он сзади.

И мы поехали.

Папенька храпел мне в ухо, а меня, чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее беспокоил усатый гаишник.

– А что, Святоша, делать—то будем? – вопила я, стараясь перекричать ветер. – Денег больше нет на штраф!

Батюшка невнятно покряхтывал.

– Смотри, – кричала я. – Волк – это не только мерзкий характер, но и ценный мех! Вот расплачусь тобой, если возьмет!

– Я больше не волк! – обиженно донеслось сзади. – А ну, останови!

Я свернула к обочине и выжидающе посмотрела на него:

– Ну?

А батюшка уже спрыгнул с сиденья, сбегал к канаве и вытащил большой детский мяч. Синенький, с красной полосочкой по центру. Правда – проколотый, сдутый, слегка грязный…

Я с полминуты на него смотрела, после чего достала Святошин нож и от души похвалила:

– Гений ты, батя!

Филарет зарделся и воровато уставился мне на ногу.

Я ловко шмякнула ему на макушку половину мячика, вторую напялила на себя, и перекрестилась:

– Ну, батюшка, садись, да с Божьей помощью поедем – авось и в сумерках не заметит тот гаишник подмены.

– Так ить родитель ваш без каски, – прогудел диакон.

– Ты мячик еще один видишь?

– Нет.

– И я нет, – вздохнула я. – Вот и говорю – поехали, да с Божьей помощью…

По дороге батюшка что – то бубнил, похоже, что молился, да видать, плохо.

Ибо только мы подъехали к посту на въезде в город, как усатый гаишник тут же приветственно помахал нам жезлом.

Ну что делать бедной сиротке?

Подъехала я к нему, и сразу честно предупредила:

– А денег нет, дяденька. Я же еще дома не была.

Он осмотрел нашу троицу орлиным взглядом, и заметно подобрел:

– Это хорошо, что вы каски все же надели. Очень хорошо, только отчего же вы мужику посередине каску не одели? А если авария? Ведь потом запчастей не соберете! Ладно руки – ноги, они срастутся, а голова новая вам не вырастет! А ведь каска – каска четыреста килограммов выдерживает! О, гляди, ща покажу!

И гаишник со всей дури влепил палкой батюшке по темечку.

Тот хрюкнул и сполз прямо на пыльный асфальт.

– Что это с ним? – удивился дядька.

– Уби-ил! – истошно завопила я, спихивая папика с плеча и кидаясь к Филарету.

– Китайские у вас каски, что ли? – недоуменно почесал жезлом за ухом гаишник. – А если авария?

– Батюшка, батюшка, ну очнитесь! – завывала я, баюкая голову Филарета на коленях.

– А чего это он у вас в юбке? – приставал настырный гаишник. – А вы в эээ…

– Шортики это! – рявкнула я. – Шортики, а не то, что вы подумали!

– Да я разве против эээ… шортиков, – засмущался вдруг дядька. – Красиво очень.

– Ну, если не против – так тащите аптечку! А то если он помрет – вам же отвечать!

Гаишник внимательно вгляделся в мертвенно—бледное лицо диакона и занервничал:

– Ага, сейчас, одна рука тут, другая нога там! Эх, руки бы китайцам оборвать, такие дрянные шлемы выпускают!

Едва он скрылся в будочке, как Филарет открыл глаза, потерся щекой об мою ногу и деловито сказал:

– Дочь моя, ну чего расшеперилась? Поехали, поехали, покуда Господь аспида увел!

И когда через секунду мотоцикл понес нас к городу, я наконец – то осознала, что это – все.

Что больше меня убивать никто не будет, преступники схвачены.

Что все дома.

Что все хвосты в этой истории подчищены.

«Аминь», – усмехнулся голос.