В 1803 и 1805 гг. со схожими проектами выступили два крупных дворянских мецената: П. Г. Демидов в Ярославле и граф И. А. Безбородко в Нежине. В обоих случаях речь шла о создании за счет пожертвованных капиталов училищ для «неимущих дворян… коим с учреждением сего заведения открыться может новое средство к приготовлению себя на службу». [1131] При этом П. Г. Демидов передавал свой капитал с условием дать создаваемому учебному заведению «одинакую степень с Университетом и все преимущества оного» и с помощью M. Н. Муравьева, попечителя Московского учебного округа, куда входил и Ярославль, добился включения таких норм в официально принятый устав «Демидовского высших наук училища» (1805). [1132] В то же время граф И. А. Безбородко, жертвуя деньги во исполнение завещания своего брата, канцлера, светлейшего князя А. А. Безбородко, не выдвинул каких-либо определенных требований к статусу училища, и вероятно поэтому, хотя проект и был одобрен Александром I, трудности его встраивания в уже утвержденную министерством иерархию учебных заведений задержали открытие на пятнадцать лет.

Дело в том, что в первом десятилетии XIX в. и уже открытое Демидовское, и еще не реализованный проект Нежинского «высших наук училища» плохо вписывались в структуру учебных округов, занимая не предусмотренное там промежуточное положение между губернскими гимназиями и центрами учебных округов, которыми были утвержденные Предварительными правилами 1803 г. шесть российских университетов.

То же можно сказать и относительно гимназии в г. Кременце на Волыни, открытой в 1805 г. по инициативе ученого-правоведа и деятеля народного просвещения Ф. Чацкого при финансовой поддержке местного дворянства. Она воспринималась им как более практически ориентированная альтернатива Виленскому университету Подобно создателям Московского благородного пансиона Чацкий думал, создавая Волынскую гимназию, о «соединении общественного обучения с воспитанием», «обучении каждого соответственно тому званию, в котором он родился, и тому поприщу, на котором должен в последствии действовать». Выстраивая систему преподавания в духе утилитаризма, Чацкий полагал: «Дело не в том, чтобы люди различными науками занимались, но в том, чтобы благодетельное влияние этих наук давало способных чиновников и вообще граждан, чтобы священник, воин, земледелец даже, знал то, что ему следует и необходимо знать». [1133] При этом подчеркивалось, что училище, несмотря на название, дает не гимназическое, а высшее образование, которое местному «благородному юношеству могло бы, по крайней мере, в некоторых частях заменить университет». [1134]

Таким образом, первые альтернативные университетам «училища высших наук» появились среди учебных заведений министерства народного просвещения в первом десятилетии XIX в., сперва внесистемно, отвечая образовательным потребностям и проектам местного дворянства, которые одобрялись верховной властью, хотя и не вписывались в ее концепцию развития высшего образования.

Важным новым сигналом в отношении к этим учебным заведениям со стороны правительства явилось открытие в 1811 г. Царскосельского лицея. В отличие от предыдущих, этот проект от начала и до конца являлся государственным: инициированный M. М. Сперанским, он был подготовлен министерством графа А. К. Разумовского, причем советы по организации и программе преподавания в лицее давал министру все тот же граф Ж. де Местр. Именно по рекомендациям последнего изначальный план обучения в лицее был пересмотрен и вместо широкого набора «отвлеченных наук» введены предметы, ориентированные на последующее практическое применение. [1135] В результате лицей оказался не только сословным, но еще и закрытым элитарным училищем, выполняющим четкие задачи по подготовке государственных чиновников. Одной из важнейших привилегий лицея явилось то, что его выпускники в зависимости от успехов поступали на службу с чинами от 14 до 9 классов и в этом отношении превосходили университетских воспитанников, имевших право не более чем на 12 класс при выходе со степенью кандидата. [1136] Тем самым, Царскосельский лицей по своему статусу был не просто поставлен в один ряд с российскими университетами (о чем сохранилось также прямое указание Александра I [1137] ), но фактически даже выше их. [1138]

Такие тенденции по законодательному оформлению «благородной альтернативы» университетам были значительно развиты министерством князя А. Н. Голицына, которое в 1817–1819 гг. начало приводить их в определенную систему. [1139] Так, 8 августа 1817 г. при Главном педагогическом институте (с 1819 г. – Петербургском университете) был основан благородный пансион – полная аналогия Московского. 14 февраля 1818 г. было принято постановление, которое наделяло воспитанников Московского и Петербургского благородных пансионов, а также Демидовского училища правом «вступать в военную службу с преимуществами, предоставляемыми студентам Университетов». [1140] Другое постановление от того же числа расширяло привилегии благородных пансионов: их выпускники теперь, поступая в гражданскую службу, сразу получали чины от 14 до 10 класса (без необходимости учиться дальше в университете!). [1141] Демидовское же училище и так уже было наделено своим уставом 1805 г. правами выпускать, подобно университетам, студентов 14 классом или кандидатов 12 классом. Сходные права получил и образованный 2 мая 1817 года из нескольких учебных заведений Одессы Ришельевский лицей. [1142]

Помимо увеличения привилегий учебных заведений «особого типа», которые теперь не только сравнялись, но и подчас превосходили университетские, министерство А. Н. Голицына укрепляло их самостоятельность. Московский благородный пансион по новому уставу от 19 марта 1819 г. получил систему управления, по сути независимую от Московского университета. 18 января 1819 г. в лицей была переименована гимназия в Кременце на Волыни, и хотя при этом «не последовало изменения ни организации, ни прав её», но «отношение к лицею высших властей естественно приспособлялось к этому новому наименованию, которое означало возведение заведения в ранг высших». [1143]

Подчеркнем еще раз общие черты учебных заведений «особого типа», которые четко обозначились в эпоху Голицына. Это были утилитарный характер преподавания, фиксированный учебный план, отсутствие каких-либо академических корпоративных прав и самоуправления (каждое из училищ управлялось директором при отсутствии коллегиального органа вроде Совета профессоров). Важную роль в процессе обучения играло не столько образование, сколько воспитание учеников, чему немало служил и полузакрытый или полностью закрытый характер учебного заведения. Дальнейшее обучение выпускников в университетах не предусматривалось (признаком чего служили чины при выпуске, равные или превышавшие университетские [1144] ), и, следовательно, их статус приравнивался к полученному высшему образованию.

Все эти черты явно нарушали один из основополагающих принципов реформы народного просвещения начала XIX в. – создавать российские высшие учебные заведения именно в форме университетов. Для министерства А. Н. Голицына в этом заключалась осознанная политика по умалению роли отечественных университетов (как сколков с немецких образцов) и возвышению их альтернативы в виде лицеев и благородных пансионов. Об этом ясно свидетельствует высказывание одного из инициаторов происходившего после наполеоновских войн идеологического поворота, графа В. П. Кочубея, который писал Сперанскому по поводу намерения дюка де Ришелье основать лицей в Одессе: «не университеты нужны нам, когда некому в них и учиться, а особливо университеты на немецкую стать (курсив мой. – А. А.), но училища первые и вторые… Система лицеев есть самая лучшая, какую для России принять можно». [1145]

Естественно предположить, судя по этим высказываниям, что в дальних задачах правительства виделась полная замена российских университетов на сословно-утилитарные учебные заведения типа лицеев. Поэтому совершенно не случайным представляется, что в 1819 г. Главное Правление училищ – орган, на который в начале XIX в. императором были возложены задачи всемерно содействовать открытию университетов в России – впервые официально обсуждало возможность закрытия одного из них. [1146]