Кабинет миссис Бербридж был мал и находился в западном крыле Кум-Хауса, на втором этаже, а ее личные апартаменты — этажом выше. Поскольку лифт обслуживал только башню, попасть туда можно было, поднявшись с первого этажа либо по лестнице, идущей от черного хода, либо на лифте к кабинету Руперта Мэйкрофта, а затем пройдя через библиотеку. На сияющей белой краской двери, над кнопкой звонка, красовалась медная именная табличка, подтверждающая статус экономки-домоправительницы и ее право на уединение. Дэлглиш договорился о встрече заранее, и миссис Бербридж открыла дверь почти в тот же момент, как прозвучал его едва слышный звонок. Она приветствовала его и Кейт так, будто они были ожидаемыми гостями, но не такими, которых она так уж сильно желала бы у себя видеть. Однако она не была нелюбезна: следовало соблюдать правила гостеприимства. Холл, в который она их провела, оказался неожиданно просторным, и Дэлглиш, еще прежде, чем за ними закрылась входная дверь, успел почувствовать, что входит во владения гораздо более личного характера, чем какие-либо другие, которые он мог увидеть на острове Кум. Переехав на остров, миссис Бербридж привезла с собой реликвии нескольких поколений: семейные памятки о недолговременных или более длительных увлечениях, тщательно отреставрированную мебель в стиле определенного времени, сохраняемую не потому, что она подходит к теперешнему обиталищу хозяйки, но из почитания семейных традиций. Вогнутое бюро красного дерева демонстрировало коллекцию стаффордширских фарфоровых фигурок, не согласующихся между собой ни по размеру, ни по содержанию. Джон Уэсли [19] возглашал что-то с кафедры рядом с большим скульптурным портретом Шекспира, элегантно скрестившего ноги и поддерживающего одной рукой свой внушительный лоб, а другой опиравшегося на стопку томов в твердых переплетах. Ноги разбойника Дика Терпина свисали с боков крохотной лошадки, над которой возвышалась двухфутовая фигура королевы Виктории в регалиях императрицы Индии. За бюро виднелся непривлекательный ряд стульев — два элегантных, остальные просто чудовищные по размерам и виду. Выцветшие обои над ними почти целиком скрывались под картинами: ничем не выдающиеся акварели, небольшие полотна маслом в претенциозных рамах, несколько фотографий сепией, гравюры, изображающие жизнь викторианской деревни, которую ни один сельский житель того времени не смог бы узнать, пара изящных миниатюр маслом — резвящиеся нимфы — в золоченых овальных рамках.

Вопреки явному излишеству у Дэлглиша не возникло ассоциации с антикварной лавкой, вероятно, потому, что все эти предметы были расставлены без учета их особой привлекательности или соблазнительных коммерческих преимуществ. В те несколько секунд, которые он оглядывал холл, следуя за миссис Бербридж и Кейт, он думал: «Поколение наших родителей несло с собой свое прошлое, запечатлев его в красках, фарфоре и дереве, мы же его отбрасываем. Даже история нашей страны преподается или вспоминается по нашим худшим деяниям, а вовсе не по лучшим». Мысли его устремились к его собственной, скупо обставленной квартире высоко над Темзой, и он вдруг испытал что-то вроде чувства вины, слишком иррациональной, чтобы не вызвать беспокойства. Картины, принадлежавшие его семье, и предметы обстановки, которые он отобрал, чтобы сохранить и пользоваться ими, были исключительно те, что нравились ему самому, те, на которых он мог с удовольствием остановить свой взгляд. Семейное серебро хранилось в банковском сейфе: у него не было в нем нужды, да и времени его чистить тоже не было. Картины своей матери и теологическую библиотеку отца он раздал их друзьям. А что, задавал он себе вопрос, станут дети этих друзей делать с нежеланным наследством? Для молодежи прошлое всегда обуза. Что Эмма, захочет — если вообще захочет — принести с собой в их совместную жизнь? И тут в его мысли снова прокралось сомнение: да будет ли у них когда-нибудь совместная жизнь?

Тем временем миссис Бербридж говорила:

— Я как раз заканчивала приводить в порядок свою рабочую комнату, где я занимаюсь шитьем. Может быть, вы согласитесь пройти со мной туда, а потом мы перейдем в гостиную, где вам будет удобнее.

Ома ввела их в комнату в самом конце коридора, настолько отличавшуюся от перегруженного вещами холла, что Дэлглиш с трудом смог скрыть удивление. Это была комната изящных пропорций, очень светлая, с двумя большими окнами, смотрящими на запад. С первого же взгляда становилось ясно, что миссис Бербридж — талантливая вышивальщица. Вся комната была отдана ее искусству. Два деревянных стола, расположенные под прямым углом друг к другу и застеленные белой тканью, а также одна стена комнаты были уставлены коробками; сквозь их целлофановые крышки Дэлглишу были видны поблескивающие шелком катушки разноцветных ниток. У другой стены стоял комод с рулонами шелковых тканей. Рядом с ним доска для заметок была увешана небольшими образцами и цветными фотографиями алтарных покровов, вышитых риз и епитрахилей. Здесь были эскизы крестов — около двух десятков, символические изображения четырех апостолов-евангелистов и других святых, рисунки голубей, возносящихся к небу и слетающих вниз. В дальнем конце комнаты стоял портняжный манекен, на который была наброшена вышитая риза из великолепного зеленого шелка, ее передние вставки были расшиты двойным узором из изящных листьев и весенних цветов.

За ближним к двери столом, трудясь над кремового цвета епитрахилью, сидела Милли. Дэлглиш и Кейт увидели сейчас совсем иную девушку по сравнению с той, которую опрашивали накануне. На ней сиял чистотой белый халат, волосы, зачесанные назад, были стянуты белой повязкой, а безупречно чистые руки осторожно втыкали тоненькую иголку в край нанесенного на шелк рисунка будущей аппликации. Она едва подняла глаза на вошедших и снова склонилась над работой. Ее детское, с острыми чертами лицо так изменилось от серьезности задачи, что она выглядела не просто очень молоденькой, но почти красивой.

Миссис Бербридж подошла к ней и вгляделась в стежки, которые Дэлглишу показались совершенно невидимыми. Ее голос прозвучал так, словно она тихо присвистнула в знак одобрения.

— Да-да, Милли, это просто прекрасно! Очень красиво! Можешь теперь оставить работу на некоторое время. Приходи во второй половине дня, если захочешь.

А Милли вдруг снова обрела свою воинственность.

— Может, приду, а может, и нет. У меня других дел хватает.

Епитрахиль лежала на куске белого полотна. Милли воткнула иголку в уголок ткани, прикрыла краями полотна свою работу, затем, освободившись от белого халата и повязки, повесила их в шкаф у двери. Она была готова к прощальному залпу.

— Я не думаю, что легавые должны приходить сюда и беспокоить нас, когда мы делом заняты.

Миссис Бербридж ответила ей очень спокойно:

— Они пришли сюда, потому что я их пригласила.

— Меня-то никто не спросил. А я ведь тоже здесь работаю. Мне этих легавых уже вчера вот так хватило.

И Милли ушла.

— Она, разумеется, придет во второй половине дня, — сказала миссис Бербридж. — Она любит шить и стала по-настоящему хорошей вышивальщицей за то короткое время, что пробыла здесь. Ее еще бабушка учила, а я нахожу, что так и нужно обращаться с молодыми. Я пытаюсь уговорить ее пойти учиться на курсы при Институте Сити и гильдий, [20] но это трудно. И разумеется, встанет вопрос о том, где ей жить, если она уедет с острова.

Дэлглиш и Кейт сели у длинного стола, а миссис Бербридж ходила по комнате, скатывая прозрачную бумагу с рисунком, очевидно, предназначенным для алтарного покрова, раскладывая катушки шелковых ниток в коробки по цвету и убирая отрезы шелка в комод.

Глядя, как она движется по комнате, Дэлглиш сказал:

— Эта риза очень красива. Вы не только вышиваете, но и рисунок сами придумываете?

— Да, и это, пожалуй, самая увлекательная часть работы. После войны в церковной вышивке произошли очень значительные перемены. Может быть, вы помните, что на алтарных покровах раньше были просто две полосы плетеной тесьмы, чтобы прикрыть швы, и стандартный центральный мотив — ничего оригинального или нового. А в пятидесятые годы поднялось движение за большую изобретательность, за то, чтобы отражать художественные тенденции середины двадцатого века. Я как раз тогда сдавала экзамены в Институте Сити и гильдий и была взволнована и обрадована тем, что там увидела. Но ведь я всего лишь дилетант. Я вышиваю только шелком. Есть люди, которые выполняют гораздо более оригинальные и сложные работы. Я начала вышивать, когда алтарный покров в церкви моего мужа стал разлезаться и церковный староста предложил, чтобы я взяла на себя труд сделать новый. В большинстве случаев я работаю для своих друзей, хотя они, конечно, оплачивают материал и помогают с деньгами, которые я даю Милли. А эта риза — прощальный подарок: знакомый епископ покидает свой пост. Цвет, конечно, зеленый — это цвет для литургии на Крещение и на Троицу, но я подумала, что епископу будут приятны весенние цветы.

— Эти облачения, когда они закончены, становятся очень тяжелыми и очень ценными. Как же вы доставляете их адресатам? — поинтересовалась Кейт.

— Обычно их отвозил Адриан Бойд. Это давало ему возможность, редкую, но, как мне кажется, желанную, на некоторое время покидать остров. Надеюсь, через неделю он сумеет доставить епископу эту ризу. Думаю, мы можем рискнуть.

Последние слова она произнесла очень тихо. Дэлглиш ждал. Вдруг она сказала:

— Ну вот, я здесь закончила. Не хотите ли теперь пройти в гостиную?