Оправила Ульяна на себе сарафан, подол взяла двумя пальчиками в обе руки, оглядела всех очень хитро, щелкнула язычком, притопнула каблучком и словно сбросилась с места:

Поп

В лоб

С крестом!..

В топ

Черт с хвостом!

Чики-чок каблучок!..

В бочок

Кулачок!

Чики-чики-чики-чок!..

Отец Миколай сначала было улыбнулся по несмышленой своей доброте, дьякон лениво зевнул, поглядевши в упор на Ульяну, дьячок Порфирий Прокофьич крякнул в рукав и заморгал неживыми слезящимися глазами. Ульяна огрела их всех за столом мимолетным кивком, брызнула звонким прищелком, отец Миколай встретился с ней глазами и посолодел, придвинул он к себе миску и ковырнул вилкой большой кусок бычьей ляжки.

–  Дьякон, ешь!
– шепнул он дьякону в ленивый зевок.

–  Выпить бы, отец, поначалу надо!..

–  Трогать ни-ни: сан ты али нет?..

Отец дьякон оглядел стол и неохотно потянулся в миску.

–  Сан - себе сам!

Мавра подскочила к ним и словно в извинение за оханство Ульяны подсунула большое блюдо с кишками:

–  Кушай, батюшка… Ешь, отец-дьякон… потчевайся, не гляди на людей, Порфирий Прокофьич!

–  Спаси осподи, - осклабился отец Миколай, дьякон гривой мотнул, дьячок глазком стреканул!

–  На отцов едун напал!
– переморгнулись тихонько за столом, но все так к лавкам и прилипли, и слова никто не проронил во время Ульяниной пляски, даром что многие были под хмельком.

Чуяли, что не все еще выплясала Ульяна, дальше толще будет.

Носится Ульяна вихрем на малом пространстве, но никого и рукавом не заденет, только ветер от нее в лицо, и всякий сторонится и жмется подальше от нее; передние теснят задних, а те и совсем ничего не видят, так высунулись, чтобы только головами торчать…

Остановилась вдруг Ульяна на полном ходу против отца Миколая, прищелкнула так, что у дьякона кусок во рту застрял, и затопотала на месте; в заду словно два больших жернова под сарафаном ходят.

Эх!

Грех

В орех!..
–

Отдернулась и платочком на Петра Кирилыча:

Сладко зернушко в рот!..

Впилась Ульяна в Спиридона, как сова в ворона, перегнулась за стол, инда Спиридону показалось, что Ульянины бобыльи груди выпрыгнули к нему на тарелку, только моргнуть успел Спиридон.

Ух

В дух!

Ах

В пах!

И Ульяна уже отлетела.

И-эх! Веселись народ!..

Отец Миколай поел немного бычка, дьякон по-прежнему сидел безучастно, тускло глядя в пустые стаканы, дьячок только глазами еще чаще моргал, знаком показывая Мавре, что сыт, больше не хочет. Ульяна ж опять подскочила, хлопнув на ходу Мавру по заду, чтоб не мешала, прищелкнула, притопнула, и снова цветы сарафанные посыпались к отцу Миколаю под стол и сильный ветер подул на мужиков, инда на затылок завернулись масляные скобки:

Плюнул

Черт в попадью:

Обернул в бадью!..

Клюнул

Черт попа:

Обернул в клопа!..

Хлопы-лопы-топы-топ!

Весело было штоб!

Поп Миколай видит, что дело выходит для него не на шутку, ткнул дьякону в бок, моргнув дьячку на дверь, бочком-бочком - да к выходу. Пока вылезали, Ульяна так и зашлась мелкой каблучковой дробью. Подошел причт к Мавре прощаться да благодарить, поклонился отец Миколай и Петру Кирилычу со Спиридоном, те встали: одно другому не мешает!.. Ульяна тоже вдруг остановилась и протянула обе руки к отцу Миколаю, сложивши их лодочкой:

–  Благослови, батюшка!

–  Бог благословит!
– сказал отец Миколай, отвернувшись от Ульяны.

–  Не взыщи, батюшка: свадьба!

Отец Миколай минутку подумал, потом перекрестил Ульяну и ткнул ей в самый рот ручку. Ульяна чмокнула и губы рукавом вытерла. За столом у мужиков ноги так и заходили, как у застоялых коней перед масленицей, и бабы вытянули носы, вот-вот сейчас сорвутся все с лавок, пустятся в пляску, и от сарафанных широких их подолов в глазах свету божьего будет не видно.

В старое время не любили сразу, как молодых из церкви привезут, тут же за рюмки хвататься. Не как теперь: одною рукою за рюмку, а другою за нож…

За столом и глазом никто не покосил на пустые стаканы, когда Мавра с Ульяной, кланяясь в пояс, вышли проводить отца Миколая. Даже полегчало у всех: как-никак, а за столом без попа куда просторнее! Бабы встряхнулись, поправили на головах цветные шаленки, а мужики еще шире распустили соломенные бороды, сидят за столом со своими бабами, тесно сжавшись боками, как скирды с ометами в молотьбу возле риги.