*****

Когда Маша осталась с Петром Кирилычем в чулашке с глазу на глаз, она не знала от застенчивости, куда руки девать, подошла она к стенке и прислонилась, боясь на Петра Кирилыча оглянуться… К тому же, как вошли они в чулашек, вспомнила она свои давнишние сны - часто Маша замуж во сне выходила, - и кажется Маше теперь, что в снах этих она уже давно видела такой чулашек и так же вот в дощатой перегородке, выходящей на огород, в самом верху было небольшое окошко, и в оконце даже стеклышка нет, и небо от этого вот тут, кажется, совсем близко висит за окном, высунь руку на улицу - и ухватишь крупные звезды, и висят они опять в виде большого ковша, наклоненного немного к земле.

Чисто в чулашке, примыла Мавра и пол и потолки для молодых, Аким повесил в угол Акиндия-Мученика, защитника удачи и тишины семейной, - в божественном хотел угодить Спиридону, - и перед образом огонек чуть светится, чтобы бог молодых видел, да и так, чтобы жених в темноте скорее невесту нашел, когда она от стыда в какой-нибудь угол забьется…

Оглядела Маша тишком весь чулашек: в одном углу кровать постлана под пологом, и на кровати в головах рядом две подушки; в другом друг на дружке стоят Машины сундуки. Радостно и боязно стало у нее от всего этого на пугливой душе.

Петру Кирилычу, должно быть, было тоже не по себе: сидел он на Машином сундуке, в ноги себе глядел и вздыхал, тоже не зная, что делать…

–  Машь, - тихонько шепнул Петр Кирилыч.

Но Маша не шевельнулась и только еще ниже опустила голову.

–  Машенька!
– погромче повторил Петр Кирилыч.

Хотел он ей открыться, что Спиридон на сегодняшнюю ночь запретил ему ее трогать. Маша было шелохнулась в его сторону, но в это время за чуланной перегородкой послышался голос Спиридон Емельяныча:

–  Прощенья просим, сватья… Прощенья просим, сват… Прощенья просим!.. Сынок, выдь-ка ко мне на минуту!..

Не успела Маша повернуться, как Петр Кирилыч выскочил в сени и возле самой двери о чем-то зашептался со Спиридоном.

–  Ладно… ладно, батюшка, не сумлевайся… как же: несь я с понятием тоже!
– слышит Маша шепоток Петра Кирилыча, а о чем с ним говорит Спиридон, не разберешь: в бороде у него, как во мху, каждое слово замирает…

"Должно, насчет запрета", - подумала Маша, и у ней заколотилось по ребрам.

–  Машь, я тятеньку пойду проводить!
– весело крикнул Маше Петр Кирилыч.

Маша испуганно высунулась за дверку, взглянула на отца и еще пуще смутилась…

–  Прощенья просим, дочка, до завтрева… прощенья просим, - говорит Спиридон.

–  Прощай, батюшка!
– ответила тихо Маша и сама своего голоса испугалась. Глаза у нее заморгали часто-часто, и по щеке скатилась слезинка.

"Как мати скорбящая", - подумал Петр Кирилыч, глядя на Машу.

–  Полно тебе, Машуха, что ты, ей-богу?..
– подошел Спиридон к Маше и погладил ее по голове.
– Иди с богом… Укладывайся со Христом…

Петр Кирилыч стоял за Спиридоном и смотрел себе в ноги.

–  Ну, сынок, пойдем… Прощай, сват… Прощай, сватья!..

–  Милости просим, Спиридон Емельяныч, милости просим… Не обессудь, коли что… - всполохнулись Мавра с Акимом, низко кланяясь Спиридону.

–  Свои люди!
– бросил Спиридон, выходя на крыльцо.

Маша чуть не упала, увидя уходящего отца. Мавра подхватила ее под локотки и ласково запела:

–  Иди, иди, невестушка… Ишь, тебе уши-то как прогалгачили, на ногах не держишься… Иди, иди с богом…

Вошли они в чулашек, и Мавра откинула дальше полог у кровати и поправила стеганое одевало. Идет от постели приятный сундучный душок, и по простынной каемке в самом низу у постели бежит вышитый красным и синим шелком петух, и от него цепочкой впереди с расставленными кверху хвостами куры и желтые цыплята. Машина работа, сама она вышивала, когда сны ей снились про свадьбу…

–  Ложись с богом, Машенька, ложись… Дай-кось я тебе сряду-то снять помогну!..

–  Спасибо, Мавра Силантьевна… спасибушки… я немного так посижу… богу помолюсь!..

–  Ишь ты, как с богом-то свычна… а мы, должно, немоленые на этот свет родились… Так, в лоб постучишь немного, когда на разум придет… Оставайся коли с богом…

Мавра поцеловала Машу, покрестила на постель и притворила за собой чуланную дверку.

*****

Но не хотелось на этот раз и Маше молиться.

Так сказала Мавре, чтобы остаться одной до прихода Петра Кирилыча…

Не раздеваясь, легла она на постель, потонула в новой перине и только теперь почувствовала, как она за день устала… От работы так раньше не уставала…