Ревун встал и подался вперед. Нарайан и девочка смотрели как зачарованные. Дщерь Ночи подошла на несколько шажков, а Сингх встал ближе к дверям, чтобы лучше видеть.

Длиннотень говорил несколько минут, глаза его были плотно закрыты. Когда он закончил, свечение внутри шара стало тускнеть. Колдун открыл глаза и устремил взгляд на юг, как делал уже тысячи раз, наблюдая за освещенным зеркалами участком.

Она есть тьма.

Но я не смотрел на отродье…

Не та тьма.

Тьма и впрямь явилась, но в обличье, которого я не ожидал. А стоило бы.

Душелов.

Она ступила через дверь, открытую Нарайаном Сингхом.

Длиннотень не ждал такого сюрприза. Отнюдь. Предательство застало его врасплох.

Я изо всех сил пытался противостоять ужасу Копченого. Он беспрерывно скулил: «Она есть тьма», словно твердил мантру, оберегающую от губительных клыков ночи.

— Игра окончена, — возгласила Душелов зычным басом циркового зазывалы. Потом она хихикнула, словно девчонка. — Это было трудно, но дело того стоило. Мне нравится мой новый дом.

Последняя фраза была произнесена скрипучим голосом старика, ведущего скучные счетные книги.

Длиннотень попал в ловушку. Он был окружен врагами и не имел шансов на победу, даже будь он величайшим колдуном на свете. Каковым он отнюдь не являлся. Но даже при этом Длиннотень не сдался. Его рассудок не был затуманен, и он осознавал свою ценность. Знал, что враги не осмелятся убить его, ибо его смерть сокрушила бы Врата Теней.

Мне пришлось уступить Копченому. Я должен был немедленно доложить о случившемся. Следовало поскорее известить Госпожу, но такой возможности у меня не было.

Длиннотень медленно взял свои перчатки и стал натягивать одну из них.

— Не стоит, — промолвила Госпожа вкрадчивым тенором гробовщика. — Я думаю, приспела пора…

Правый мизинец Длиннотени был искривлен, словно когда-то его сломали и плохо вправили. Ноготь походил на кусочек гнилого, почерневшего листа шпината.

Хозяин Теней взмахнул мизинцем. Ноготь отлетел в тот самый миг, когда Душелов сказала «пора». Я покачал призрачной головой. Всего не углядишь. В одно мгновение ноготь превратился в Тень, исполненную свирепой ненависти к свету.

Копченый извивался так, что я больше не мог его удерживать.

Едва перейдя в сидячее положения, я потянулся за кружкой воды. Когда сознание прояснилось, я понял, что меня перетащили в тесный, маленький альков, где мы держали Копченого с тех пор, как тайком перетащили его из грязной дыры Одноглазого. Из-за отделявшей альков потрепанной занавески доносились негромкие голоса.

Я подоткнул покрывавшее Копченого одеяло, пригладил пятерней волосы и вылез наружу.

Голоса смолкли. Костоправ насупился и огляделся по сторонам.

— Важные новости, — с ходу заявил я, отчего на физиономии Лебедя и Ножа появилось озадаченное выражение. Хорошо, что они под рукой. — Вы, ребята, сходите прогуляйтесь на минуту, возьмите свечу.

— Какого хрена ты раскомандовался? — Костоправу стоило немалых усилий не повысить голос.

— Душелов только что захватила Вершину.

— Чего?

— Она вошла в башню, когда Длиннотень выпускал Тени. Кстати, он их выпустил. Все они: и Ловец, и Сингх, и девочка — были в заговоре против него. Я должен был доложить об этом немедленно. Надо как можно скорее известить Госпожу.

— Ну и дела!

Костоправ по-прежнему был сердит, но по его глазам я догадался, что командирский гнев изменил направление, подобно меняющему курс кораблю.

— Сука. Коварная, лживая предательница и сука!

— Судя по ее словам, она намерена обосноваться на Вершине и сделать ее своим домом.

— Сука!

— Жаль, что не могу рассказать тебе больше, но Копченого рядом с ней хрен удержишь. Как считаешь, следует известить Госпожу?

— Ясное дело… Помолчи. Дай мне подумать.

— Эй вы там, — крикнул из-за полога Лебедь. — Чем трепаться, вышли бы да посмотрели как дела снаружи.

— Что там еще? — прорычал Костоправ.

— Я проверю. А ты напиши записку — пусть эти парни отнесут Госпоже.

— К черту! Боюсь, уже слишком поздно. Она сама собиралась сделать вылазку в крепость и напасть на Длиннотень.

Дерьмо. Похоже, мы по уши в дерьме.

На нетвердых ногах я направился к выходу, поскользнулся на ведущих наверх ступеньках и едва не грохнулся. Даже на склоне холма земля все еще оставалась влажной и скользкой.