Проводив мельника, уплывшего в порожнем ушкуе, Андрей коротал в обители уже третью ночь.

Мельник клятвенно заверил Андрея, что дважды говорил монахине Феодотии, что в обитель приплыл с ним иконник, пожелавший повидать ее. Однако время шло, а Феодотия для беседы Андрея не звала. Повидав всякое обращение к себе в женских монастырях, Андрей не огорчался. Наказывал послушницам напоминать о себе Феодотии, те согласно кивали, но про просьбу намеренно забывали, зная, что соваться к Феодотии с просьбами не стоит.

В праздное время Андрей бродил по посаду и в лесу подле монастыря, не пропускал церковные службы, выстаивал их, наслаждаясь старинными распевами хора.

Просторный деревянный храм стоял на высоком фундаменте, сложенном из валунов. Рублен «кораблем». От древности сруб внутри в бархатистом налете копоти, с цветом бревен как пчелиный неотбеленный воск. В храме два яруса. Внизу – молитвенное место богомольцев, а на полатях – монахини, и людей им не видно. Стены без росписи, но зато снизу доверху в мудреной по рисункам деревянной резьбе. Колонны, держащие палати, тоже в резьбе. Большие и малые иконы в серебряных и медных окладах. На серебре переливы сизой и седой патины. В алтарной преграде – образа новгородского письма с притушенными красками, позолота на преграде только на царских вратах.

В тот вечер, после всенощной, когда Андрей в мужицкой избе с двумя богомольцами хлебал толокно со ржаным хлебом, в избу, запыхавшись, вбежала послушница и, увидев мужиков, выкрикнула:

– Хто тута иконник?

– Я, – ответил Андрей.

– Шагай за мной к матушке Феодотии. Да поспешай, а то матушка гневаться станет.

Андрей с послушницей, обойдя дворовые постройки, зашли в приземистую хлебную избу. В ней пахло свежим ржаным хлебом, и три печи источали жар.

Послушница, распахнув перед Андреем узкую дверь, повелительно сказала:

– Заходи.

Андрей вошел в небольшую горенку.

– Годи здеся, – вновь приказала послушница и вышла.

Осматриваясь, Андрей увидел хилый огонек в лампадке, перекрестился на темные образа, за которыми виднелись высохшие цветы и колосья. Пол укрыт половиками с синими и красными полосами. Узенькие оконца прикрыты холстинами.

Скрипнула дверь, и вошла, слегка прихрамывая, низкая, но тучная монахиня. Торопливо оглядев Андрея неласковыми глазами, произнесла нехотя:

– Смиренно служа Господу, именуюсь матушкой Феодотией. Мельник поминал, будто ты иконник и возымел пожелание повидать меня.

– Так, матушка.

– Вот и позвала я тебя. Чего молчишь? Сказывай, откуда в обитель пришел? А главное, с какой для обители надобностью?

Нехотя выговаривая слова, Феодотия, зевнув раза два, шагала по горенке, оправляя широкие рукава черной холщовой рясы и не давая Андрею рта раскрыть.

– Сказывай только гольную праведность, как на исповеди. Лишними словами меня не утруждай.

– Матушка.

– Не торопись! Не все высказала. Как же возымел ты смелость сказаться иконником, ежели годами не разбогател? Хвастлив ныне стал народ, – посетовала она.

– Дозволь, матушка.

– Погоди. Наперед скажи, от кого дознался о пути в нашу обитель?

– В Юрьевом монастыре от инока Евлогия.

– А пошто понадобилась тебе наша обитель?

– Дозволь сказать, матушка.

– Аль запрещаю? Жду твоего сказа, а ты молчишь. Сказывай поскорей. У меня забот и без тебя хватает.

– Обеспокоил тебя потому, что надобно мне повидать матушку игуменью.

– Пошто у тебя эдакая надобность?

– Дознаться, нет ли в обители надобности в работе иконника.

– Икон в обители избыток. Поди, видал в храме, в каком они справном обиходе.

– Спрос имею к игуменье. Хочу дознаться.

– Обо всем у меня дознавайся. Игуменья недужит.

– Сделай милость, уважь просьбу и допусти.

– Сказала, недужит матушка. Разумей, упрямец. Чем докажешь, что иконником значишься? Кто тебя знает? В обитель и с недобрыми помыслами заходят.

– Может, поглядишь?

Андрей развернул холстину, вынул икону. Монахиня, взглянув на нее, взяла в руки.

– Ежели почтешь образ за недоказанность, новую сотворю.

Всмотревшись в икону, Феодотия вскинула брови, сжав пухлые губы, с удивлением смотрела на Андрея.

– Эдакое лепое сотворение.

– Сделай милость, отдай матушке Рипсимии, как одарение от грешного раба.

Монахиня недовольно спросила:

– Кажись, поучаешь? Будто сама не знаю. Как же хочешь одарить нашу святительницу образом без достойного оклада?