— Можно учиться и одновременно работать. История — не та наука, которая требует большого труда.

— Вы ошибаетесь, — робко возразил Федор. — Занятия историей требуют времени. Библиотеки, архивы…

— Я не возражаю против того, чтобы Артем вас содержал. Разумеется, пока сумма не выходит на приемлемые рамки. Более того… — Лайма сделала паузу, — я даже готова увеличить ваше содержание.

— Спасибо, — изумленно поблагодарил Федор.

— Но вы должны вернуться к себе. Жить всем вместе, одной семьей — отвратительно. Надеюсь, вам не меньше, чем мне. Неужели в двадцать пять лет вам требуется опека отца? Вспомните историю с этой вашей девицей… как ее?

— Маргарита, — глухо произнес Федор.

— Вот именно. Скажите Артему, что вам неудобно оставаться с нами, и попросите разрешения уехать. А я обещаю, что постараюсь раздобыть для вас денег.

— Вы — его злой гений, — заговорил Федор с неожиданной страстностью. По Катиному мнению даже — с довольно смешной патетичностью. — И, раз папа дал мне возможность жить здесь, я буду жить, пусть мне и тяжело. Я буду жить и бороться с вашим влиянием. Я ведь понимаю, почему вы меня гоните. Вы боитесь, да, да, боитесь!

— Я боюсь одного, — равнодушно заметила Лайма, — что ваше влияние помешает Артему работать с нужной плодотворностью.

— Что за шум, а драки нет? — Незнакомый бодрый голос раздался так близко, что Катя вздрогнула. — Я стучу — никто не открывает. А нашего гения в его уединении тревожить не решаюсь. Еще лишимся по моей вине очередного шедевра.

— Заходи, Костя, — смягчившимся тоном предложила Лайма. — Артему, кстати, пора вернуться, он скоро будет. Вы договорились встретиться?

— Да нет. Проезжал мимо, дай, думаю, поглазею лишний раз на красивую женщину. Объясни, Лайма, такой парадокс — нашему Теме и слава, и первая красавица, а он все недоволен, а мне — фиг с маслом, зато настроение хорошее?

— Не прибедняйся, Костя. Тебе живется неплохо. Чаю хочешь? Или подождем Артема?

«Ох, — подумала Катя, — я ведь собиралась не подслушивать, а сообщить о смерти Турищева его семье. Теперь уже как-то неудобно. Да и милиция, наверное, на подходе. Вот бы они арестовали не меня, а Лайму! В смысле, вот бы она оказалась убийцей. Но вряд ли — ей это невыгодно. А кто такой Костя?»

Неподалеку загудела машина, и Катя поспешно вернулась к беседке. Что-то показалось странным ее наметанному глазу, однако было не до раздумий. Громкий стук раздавался со стороны калитки.

На пороге дома появилась Лайма, и Катя с легким раскаянием подумала, что все же следовало ее предупредить. Идет и не подозревает ни о чем.

— Милиция? — уточнила Лайма со своим неуловимо высокомерным акцентом. — Нам не требуется.

— Все-таки откройте, — настойчиво произнес знакомый Кате голос. — Где тут у вас беседка?

У Кати заколотилось сердце. Тебе хотелось авантюр? Получай, милая. Объясняй теперь серьезным людям, как ты здесь очутилась. Некто Осведомленный позвал меня к полосатой будочке, и я, прождав четверть часа, решила развлечься, тайком проникнув в сад своего врага. Но, честное пионерское, я не рассчитывала найти там труп! А что рассчитывали? Вы, девушка, вероятно, из дурдома сбежали? Нет? Тогда придумайте сказку поправдоподобнее.

Из дому вышли Федор (с видом человека, не сумевшего извлечь из недавней ссоры с мачехой большого удовольствия) и Костя (кто, если не он?), напротив, поражающий жизнерадостностью. Невысокий, немолодой, толстеющий, лысеющий, с маленькими сверкающими глазками и подозрительно румяными щеками и носом.

Лайма неохотно отперла калитку. Гостей из милиции оказалось пятеро — исключительно мужчины. В выражении их лиц было что-то такое, отчего Катя взбодрилась. Она вдруг вспомнила, что мало кто из представителей сильного пола верит в разумность женщины. Возможно, Катино поведение они сочтут вполне естественным? Надо лишь акцентировать перед ними свой природный идиотизм (против факта не попрешь, она вела себя как идиотка) — и есть надежда переночевать в собственной постели. По большому счету, она была согласна и на чужую, лишь бы не казенную. Хотя особо симпатичных среди служителей закона, к сожалению, не наблюдалось.

— Это Я вам звонила, — доложила Катя, с простодушной почтительностью глядя в глаза тому, кого за вальяжность произвела в начальники. — Я правильно поступила?

— Абсолютно, — согласился выбранный ею индивид. Катя решила, что ему слегка за сорок, хотя выглядел он на все пятьдесят. Разве раньше милиционер позволил бы себе подобную расхлябанность? Сутулится, живот вываливается из-под ремня. Тем лучше. Такой тип вряд ли избалован вниманием дам. И Катя жалобно произнесла: