Анга молча сунула обломок в сумочку, где хранились самые дорогие для нее предметы.

– Дело твое, – махнул рукой Леон. – Отдадим земным ученым, пусть разбираются.

Они решили попить кофе, и манипулятор поставил перед ними две дымящиеся чашечки.

– Как твое здоровье? – спросила Анга и сделала обжигающий глоток.

– Теперь неплохо, – лаконично ответил Леон.

С каждым днем полета самочувствие Леграна улучшалось. Реже тревожили головные боли, сопровождающие странные видения. Словно чужая воля, довлевшая над ним, шаг за шагом сдавала свои позиции.

Сказать ли? Леон временами даже жалел об этом. Чувство вдохновения, посетившее его в тот памятный час в пустынной кают-компании перед картиной пророка, больше не повторялось. Все, что он тайком сочинял, выходило бледным, нарочитым, и Леон без сожаления предавал свои опыты огню.

«Пророка» он прочитал Анге в тот же вечер, когда в мозгу его вспыхнули огненные строки, и девушка поразилась силе слов.

– Неужели нельзя полюбить за талант? – полушутя, полусерьезно сказал ей тогда Леон.

– Разве любят за что-то?

– Разумеется.

– Нет, – покачала головой Анга. – Любят просто так.

– Наверно, никто на борту «Валентины» тебя не достоин, – произнес Леон. – Быть может, только на Земле ты встретишь свое счастье.

Девушка молча пожала плечами. Мысли ее были заняты другим.

Однажды, после полутора недель полета в плоском пространстве, в биоотсек ворвался взволнованный Леон. Наскоро поздоровавшись с биологами и биофизиками, он спросил, где Анга.

– В оранжерее, – сказали ему.

И Леон помчался в оранжерейный отсек, провожаемый добрыми улыбками: порывистый, мягкосердечный Леон пользовался у валентиновцев симпатиями.

Анга возилась с какой-то редкой орхидеей, наводя на нее ультрафиолетовое излучение.

Отбросив волосы со лба и не ожидая приглашения, Леон опустился на колени рядом с девушкой.

– Что случилось? – спросила она.

– Опять! – воскликнул Леон.

– Заболел?

– Трудно объяснить… Помнишь, я тебе рассказывал, как сидел один в кают-компании после возвращения с астероида, посмотрел на картину….

– Твоего «Пророка» я помню наизусть, Леон, – перебила его Анга.

– В том-то и дело, что не моего!

– Не твоего?!

– Понимаешь, мне все время чудилось, что кто-то диктует слова и фразы.

– Ясно. Муза.

– Не смейся. Мне все время казалось, что кто-то чужой стоит за спиной и управляет моими мыслями, роется в них.

Анга взяла его за руку.

– Пойдем в медотсек. Я сделала тогда глупость, что пошла у тебя на поводу.

– Наши медики тут ни при чем, – покачал головой Леон. – А пять минут назад со мной случилось нечто еще более удивительное. Я почувствовал себя одним из них.

– Из кого – из них?

– Если бы я знал.

– Давай по порядку, – попросила Анга.

– Я был у себя, в ядерном. Проверил приборы, а потом прикорнул прямо в кресле.

– Был там еще кто-нибудь, кроме тебя?

– Никого. Как и тогда, в первый раз. Дремлю и вдруг чувствую, кто-то опять копошится у меня в голове. Словно ищет что-то, спрашивает, а я не знаю, что отвечать. И тут мне начинает казаться, что я могу ощущать электромагнитные поля.

– Сон, – сказала Анга. – Тебе приснился наш разговор на астероиде.

– Нет, не сон, – снова покачал головой Леон. – Ты же знаешь, силовые поля в нашем отсеке рельефны, как больше нигде на «Валентине». Специфика работы, И вот я увидел, а лучше сказать – ощутил эти поля в натуре. Все эти изогнутые плоскости, перекрученные спирали силовых линий, векторную пляску напряженностей.

– Галлюцинации.

– Нет! – крикнул Леон. – Потом, когда наваждение прошло и я снова стал человеком, я тщательно замерил силовые поля отсека во многих точках и, когда соединил их линиями и плоскостями, получил в точности ту же картину, которую видел наяву.

– Да-а-а, – протянула Анга.

– Но это не все. Ощутив рельеф силовых полей, я вдруг почувствовал, что уменьшаюсь в размерах, и… полетел. Да, я летал по отсеку, клянусь тебе. Ты веришь?..

– Дальше.

– Я летал как пушинка. Но не по воле воздушных течений: мне удавалось управлять своим движением с помощью перепадов силового поля. И я осознал, что я не одинок, что у меня тысячи, миллионы сородичей. Я чувствовал себя подвижным и необычайно сильным, хотя меня угнетала тяжесть и я мечтал, чтобы она исчезла, уступив место невесомости. На все, что было таким привычным, я смотрел как бы чужими глазами. И когда увидел «Валентину» на обзорном экране, она показалась мне чудовищно огромной и неуклюжей.