— О-о, господи! Поесть мужикам не дадут спокойно! Опять караульные сполох стрельбой учинили! — красивое лицо Марфы исказила недовольная гримаса досады, карие глаза недобро сощурились. — Неужто сызнова Урус к городку близится?

Матвей Мещеряк напоследок зачерпнул из миски полную ложку горячей пшенной каши, щедро сдобренной бараньим мясом, сунул в рот и, прожевывая, шагнул к глухой стене избушки, где висела ратная одежда — кольчуга, оплечье, поножи, шлем с бармицей, длинная тяжелая сабля и всегда заряженная пищаль.

— Битому вечно неймется, — проворчал Наум Коваль. Он тоже поспешно вылез из-за стола и, горбясь в низкой избе, начал одеваться потеплее — на дворе уже осень, начало октября, и в легком кафтане на ветру долго не простоишь за частоколом: бревенчатый помост не греет, не теплая печь, в ночь протопленная.

Не успел Матвей снять с гвоздя пищаль, как дверь со скрипом распахнулась и в горницу шагнул вихрастый Федотка Цыбуля; лукавые черные глаза широко раскрыты, словно с уличного света ему трудно разглядеть хозяев избушки.

— Атаман, государевы стрельцы на берегу Яика объявились! Аккурат против нашего городка! Вот, — добавил Федотка и с приоткрытым ртом уставился на одетого по ратному атамана.

— Что-о? — только и смог в первый миг выдавить пораженный атаман и словно окаменел у двери в шаге от рокового вестника. Тряхнул головой, будто едва сдюжил нечаянный удар саблей по крепкому шлему, рукой отодвинул Федотку и шагнул за порог.

«Неужто самарский воевода с боем к нам пришел? — было первое, что пришло на ум не на шутку встревоженному Матвею. — Отважился-таки исполнить цареву угрозу изловить казаков и перевешать! Ну что же, влепим и ему в бороду горсть репьев, как влепили Урусу! Долго будет колючки выдирать со слезами! — Решив заранее не впадать в испуг, уже в шаге от порога наказал жене: — Марфуша, Христом богом прошу — не ходи на стену! Царские стрельцы ловки из пищали стрелять. — И обернулся к Федотке, который топтался около низенького навеса над крылечком: — Много ли стрельцов подступило? Видны ли пушки при них?

Федотка отрицательно помотал темно-русой головой, обнажил зубы в успокаивающей улыбке — видел, что нежданная весть весьма озаботила атамана, потому и поспешил успокоить утешительным ответом:

— Да нет же, атаман Матвей! Стрельцов всего с полста, конные, с пищалями, но без пушек!

— И ногайской конницы при них нет?

— Ни единого хвостатого копья! А зачем явились — неведомо. Может статься, что с государевой службы ушли да в казаки податься надумали? — Федотка засмеялся, сообразив, что его предположение вряд ли верно: ежели и были такие случаи, то прибегали в одиночку, реже вдвоем или небольшими кучками, а чтобы вот так — полста человек да верхоконные…

— Вот тебе на! Как говорится, не было сороки белобокой, а гости на порог влезли! Не с войной пришли стрельцы — тогда зачем?

На небольшой поляне перед войсковой избой гурьба ребятишек, встревоженная сполошным выстрелом, прекратила шумную игру в горелки и теперь, притихнув, молча следили за тем, как вооруженные казаки быстро расходились по своим местам на помосте у частокола.

— Что же ищут стрельцы в такой дали от Самары? — сам у себя спрашивал в недоумении Матвей, быстро поднимаясь наверх. Этот же вопрос, сойдясь у главных ворот, задал ему и встревоженный атаман Барбоша.

— Ну да что тут гадать, — добавил старый атаман, поднявшись на помост и пристально всматриваясь в нежданных гостей. Стрельцы в красных кафтанах стояли за спиной командира спокойно, почти у самого обрыва, сотник на кауром жеребце привстал в стременах и помахал рукой атаманам и громко объявил, назвав свое имя:

— Я есть стрелецкий голова Симеон Кольцов, послан с государевой грамотой к атаманам и казакам! Разрешайте войти в городок и объявить великую государеву милость!

Атаманы невольно переглянулись, удивляясь не совсем чистому произношению стрелецкого командира и нежданному известию, что к ним привезли царскую грамоту с какими-то милостями.

— Дивно слышать такое, — пробормотал атаман Барбоша и скривил губы в озабоченной ухмылке, — то шлет угрозные грамоты с повелением ловить и вешать нас, то какую-то новую волю в грамоте объявить надумал, а? Не странно ли? А может, какой хитростью хочет выманить нас из Кош-Яика в поле и вместе с ханом Урусом где-нибудь ночью, как Ивана Кольцо, сонными порубать?

Матвей сдвинул брови, нахмурился, не спуская глаз со стрелецкого командира, потер шрам на лбу и высказал свое предположение, правда, в голосе у него не чувствовалось абсолютной уверенности:

— Может статься, известился царь московский, что хан Урус сызнова сговаривается с крымскими татарами о совместном набеге на русские города? Помнишь, лет пять тому назад такоже был посланец от Боярской думы с наказом погромить ногайские улусы и их стольный город Сарайчик?

— Как не помнить! — зло ответил Богдан. — Помню и то, что опосля было! Щедро ли одарил царь Иван Васильевич нас за погром ногайцев? — Он недоверчиво посмотрел на стрелецкого командира, приметил рядом с ним всадника в казацком одеянии, воскликнул с удивлением: — Глади-ка, Матвей! Да при стрельцах в провожатых ушедший от нас после побития князь-хана Араслана человек из посольства Ивана Хлопова! Это же Филимон Рубищев, раздери его раки! Надо же, в казачий кафтан обрядился, при сабле! Хитрая лиса! Неужто надумал тайком пробраться в курятник да вволю куриного мясца поесть? Ну не-ет, я вас в городок всем гамузом не пущу, а вот стрелецкого голову и Филимона примем для спроса. — Богдан Барбоша повелел казакам стащить с песка один челн и перевезти стрелецкого командира на остров.